Касым Кайсенов - Партизанской тропой

Но дело так просто не обошлось. Немцы скоро оправились от испуга и кинулись по нашим следам. Пришлось петлять по лесам, драться с большими силами карателей, часто менять свои базы. Неудачное приземление Коломийца чуть было не сорвало выполнение важного задания. К счастью, все закончилось хорошо.

Однажды вчетвером мы пошли в разведку:

— Будьте осторожны, — предупредил нас связной — старик Власенко из села Трахтемиров. В школе четыре жандарма.

Встреча с жандармами нас не пугала. В тылу врага нам не раз приходилось близко сталкиваться с фашистами, и мы достаточно хорошо знали их повадки. Случалось, что при одном упоминании о партизанах во вражеских гарнизонах вспыхивала паника. Почти всегда с малыми силами, но, действуя внезапно и решительно, партизаны одерживали победы. А в данном случае силы были равны: четверо партизан и столько же жандармов. Поэтому мы смело вошли в село.

У школы было спокойно. Мы оставили двух товарищей на улице, а сами вошли в помещение. В коридоре пусто и тихо, но где-то в дальней комнате слышны голоса. Подходим ближе и стараемся понять, о чем беседуют жандармы. Раздается визгливый голос, стук по столу. Какой-то начальник зло отчитывает подчиненных. Слышится неясное бормотание, затем оживленный гул многих голосов. Мы поняли, что связной ошибся: в школе не четыре жандарма, а гораздо больше. Но делать нечего, надо на что-то решаться. И на этот раз нас выручает партизанская смекалка. Быстро предупреждаем товарищей, оставшихся на улице, чтобы они были наготове, и рывком открываем дверь.

— Ни с места! Руки вверх!

Враги не ожидали нападения. Они вольготно сидят за огромным столом, винтовки стоят у стены, далеко от них.

— Вы окружены партизанами. Сдавайтесь! — грозно скомандовал жандармам мой напарник Алексеенко.

«Какое уж там окружение?» — думал я, поводя своим автоматом перед глазами растерявшихся жандармов. Но те, видно, не сомневались в том, что окружены. Алексеенко спокойно собрал винтовки, а потом, так же не торопясь, связал одного за другим всех фашистов.

Товарищи в отряде нас поздравляли и долго смеялись. А смеяться было над чем: два партизана «окружили» и взяли в плен взвод карателей. Но мы сами свой успех оценили несколько позже. Через некоторое время нам стало известно, что взятые в плен жандармы шли на станцию конвоировать эшелон с советской молодежью, угоняемой в рабство в Германию. К счастью, дело повернулось по-другому: в плен попали каратели, а юноши и девушки оказались на свободе.

Партизаны часто совершали дерзкие налеты на гарнизоны оккупантов, постоянно маневрировали и были неуловимы для врага. Действуя на Днепре, партизаны иногда за сутки по несколько раз переправлялись с берега на берег. Такая тактика позволяла малыми силами держать в напряжении военные силы большого оккупированного района. За короткое время партизаны разгромили крупный немецкий гарнизон и уничтожили до батальона вражеских солдат.

После удачной операции командование решило дать отдых партизанам. Отряды переправились на правый берег Днепра и разбили лагерь в густых Понятовских лесах. Эти леса начинаются у окраины города Ржищева и тянутся до самого Черного моря. Правый берег Днепра немного выше левого, горы и лесистые овраги хорошо скрывали партизан. Здесь и обосновалась главная база народных мстителей. Через несколько дней партизаны связались с подпольными организациями окрестных сел и получили ценные сведения о противнике. Это было время великой битвы на Волге. Фашисты беспрерывно гнали свои войска на фронт. Резервов не хватало, и они вынуждены были оголять свои гарнизоны. Части «поддержания внутреннего порядка» сильно поредели.

Фашистский разгул в тылу усилился. Озлобленные неудачами на фронте, оккупанты зверствовали, глумились над мирными советскими людьми. Военные комендатуры, организованные в районных центрах, на железнодорожных станциях и в крупных селах, терроризировали население, грабили, расстреливали. Здания школ, сельских советов превращались в застенки, спортивные площадки — в места казни.

Палачи свирепствовали. Особой кровожадностью отличался комендант Мироновки. Терзал он и своих подчиненных, и даже ходили слухи, что немецкое командование собирается снять его с должности. Но партизаны не стали ждать этого и решили взять дело расправы с ним на себя.

Однажды меня вызвал начальник штаба партизанского соединения Федор Нагайцев.

— Вася, снять коменданта Мироновки с должности поручается тебе, — сказал он. — Ты ведь уже многих комендантов снимал без немецкого приказа, так что убери и этого.

Я стал готовиться в дорогу. Для конспирации мне выдали в штабе документ члена немецкого карательного отряда. Такие документы имели предатели, пользовавшиеся у оккупантов особым доверием.

— Действуй! — сказал начальник штаба. — С этой бумажкой тебе везде дорога открыта. Но будь осторожен.

Я развернул плотную синюю бумажку с большими круглыми печатями. Текст был отпечатан на немецком и русском языках. В центре — орел с распростертыми крыльями. Увидев слово «Гитлер», я испытал желание разорвать этот фашистский «документ». Начальник штаба понял мое состояние.

— Не брезгуй этой бумажкой, — сказал он. — С ней меньше риска, больше шансов на успех.

Мне предстояло добраться до хутора Юхно, расположенного в Мироновском районе, родины Ивана Кузьмича. Прибыв в хутор, я повидался со старостой, показал свой «документ» и потребовал от него, чтобы он доставил меня в Мироновку. Староста не стал возражать. Через полчаса он привел оседланного коня и дал мне в провожатые мальчика лет четырнадцати. Я настолько вошел в роль карателя, что не только не поблагодарил старосту, а даже обругал его за неповоротливость. Он принял это как должное.

Конь мой оказался добрым, хорошо откормленным. По дороге я изучил его повадки: бросал в галоп, резко осаживал, круто поворачивал в сторону. Лошадь хорошо понимала меня. Видно, ей приходилось бывать под умелым всадником.

Попутчик мой оказался серьезным и молчаливым. Было видно, что я ему не понравился с самого начала нашего знакомства. На мои вымышленные рассказы о героических подвигах против партизан он, казалось, не обращал внимания. Только в глазах его я заметил ненависть и презрение. Без сомнения, он был настоящим советским патриотом. Но, что поделаешь, не мог же я сказать ему правду о себе!..

Во второй половине дня мы въехали в Мироновку. Около одного из крайних домов я остановился, сказав мальчику, что хочу попить воды. На самом деле это было не так. В этом доме жил подпольщик Павло Шафраненко. От него я должен был узнать о последних новостях в комендатуре. Самодовольный комендант, держа в страхе местных жителей, подчас даже пост не выставлял у комендатуры. Полицаев он направлял в деревни для сбора продуктов и теплой одежды для армии.