Касым Кайсенов - Партизанской тропой

— Вот, — сказал часовой, — летчиками себя называют. Говорят, что из плена убежали, просят доставить к командиру.

— К какому командиру? — нарочито удивился Ломако. — Здесь нет воинских частей, нет и командиров.

— Не мути воду, товарищ, — нетерпеливо сказал плечистый паренек и сердито сверкнул глазами. — Мы действительно летчики, были сбиты, попали в руки к немцам, а теперь вырвались и пришли к вам. К вам, к партизанам…

Я заметил под рваным комбинезоном говорившего куртку на «молнии», у другого из-под плаща виднелся военный китель. Тем не менее они, конечно, мало походили на военных. Либо их раздели фашисты, когда брали в плен, либо они долго маялись в плену и растеряли, износили свое обмундирование. Я знал, что летчиков обычно одевали очень хорошо, их форма резко отличалась от одежды других родов войск. Как верить этим людям? Враг коварен. Он может выдать себя и за летчика, и за кого угодно. Но что-то располагающее было в смелых, честных глазах пришельцев, и мое недоверие как-то быстро стало улетучиваться.

— Когда вас сбили? Где? — спросил Ломако.

— 23 августа, в районе Таганрога, — твердо ответил летчик, видно, понимавший неизбежность такого допроса.

— Где расположен лагерь, откуда вы бежали?

— Нас везли в Берлин, — вздохнул летчик. — Вот с ним, с моим товарищем Виктором Карюкиным. У города Фастова мы выпрыгнули из эшелона и спаслись.

— А как ваша фамилия? — Ломако спросил это уже не так строго.

Маршрут летчик описал правильно, назвал несколько деревень по дороге из Фастова. Только через них можно было попасть в район партизанского лагеря.

— Лавриненков, — ответил летчик. — Владимир. Летчик-истребитель.

— Лавриненков! — Ломако затих, что-то припоминая, и наконец спросил: — А вы не Герой Советского Союза?

— Да, — сказал летчик и тут же поинтересовался: — А вы откуда знаете?

— А это уже наше дело, — улыбнулся Емельян Демьянович, крепко пожал летчикам руки, добавил: — Пойдемте в лагерь, к командиру.

Лавриненков Владимир Дмитриевич — дважды Герой Советского Союза, генерал-лейтенант. Бывший летчик, самолет которого сбит врагом на оккупированной территории. Сражался в рядах советских партизан.

Так летом 1943 года в партизанском соединении имени Чапаева, действовавшем в районе Днепра неподалеку от Киева, появились летчики Владимир Лавриненков и Виктор Карюкин. Храбрые это были люди. Они так быстро овладели партизанским ремеслом, что старые опытные вояки только диву давались. К сожалению, капитан Виктор Карюкин вскоре погиб. 12 сентября партизаны похоронили его на крутом берегу Днепра под густой кроной ветвистого дуба. А Владимира Лавриненкова нам удалось уберечь от гибели. Как и почему все-таки не погиб Лавриненков при его безрассудной храбрости и полном презрении к опасности, когда он буквально лез под пули, я расскажу позднее. А сейчас мне хочется познакомить читателя с боевой деятельностью Лавриненкова до его пленения и побега из плена.

Владимир Лавриненков был талантливым летчиком-истребителем, способным педагогом-инструктором. Потому его, несмотря на настойчивые просьбы, не отпускали на фронт, поручив ему воспитание молодых летчиков. Только когда началась гигантская битва на Волге, Лавриненков добился отправки на фронт. По шесть-семь раз в день поднимался он с аэродрома и вступал в бой с неприятельскими самолетами. Гитлеровские летчики хорошо знали его. Как только Лавриненков появлялся в воздухе, враги уклонялись от боя и удирали. Но не всем удавалось. К концу битвы на Волге на счету Лавриненкова было двадцать шесть сбитых самолетов противника. Он стал Героем Советского Союза. Имя прославленного летчика было широко известно не только на фронте, но и у нас, у партизан, в тылу врага. Вот почему наш комиссар так доверчиво принял пришельцев.

— Надо беречь соколов, — сказал командир соединения Иван Кузьмич Примак, когда ему доложили, какие гости пожаловали к нам в лагерь. — При первой же возможности переправим их через фронт. Там они сейчас нужнее всего.

Но как было уберечь летчиков, когда сами партизаны ежедневно подвергались всевозможным опасностям. Отряды вступали в бой с карателями, каждый день совершали вылазки. В одну из таких вылазок и погиб Виктор Карюкин. Узнав об этом, Иван Кузьмич Примак настолько был рассержен, что засадил под арест командира группы, который взял Карюкина на выполнение боевого задания. Мы знали, что Карюкин сам упросил командира взять его с группой. Он кричал и ругался, говоря, что не хочет есть даром партизанский хлеб и отсиживаться, когда оккупанты топчут родную землю.

— Такого специалиста не уберегли, — сурово говорил Примак собранным по этому случаю командирам отрядов. — В целом соединении не нашлось другого человека, чтобы послать вместо него? Слушайте теперь мой приказ: ответственность за безопасность Лавриненкова возлагаю лично на комиссара отряда Витряка. И вы, командиры, следите, чтобы дело не дошло до беды, как с летчиком Карюкиным.

Но Лавриненков был удивительным человеком. День и ночь он только и думал о том, как бы вырваться из лагеря и бить, громить фашистов. Уже в первую неделю пребывания в отряде Лавриненков ушел с оперативной группой, которая перерезала подземный немецкий кабель на стратегической дороге. Лавриненков часто самовольно уходил из лагеря и делал это так искусно, что его не замечали даже секретные партизанские посты. Комиссар Витряк, «шеф» Лавриненкова, наконец не выдержал и доложил командиру соединения о поведении своего подопечного.

— Попросите его ко мне, — приказал командир, — я поговорю с ним по-партизански.

— По вашему приказанию явился, — лихо отрапортовал командиру Лавриненков.

Иван Кузьмич и комиссар соединения Емельян Демьянович сидели за столом в командирской землянке. Во время рапорта Лавриненкова комиссар приподнялся с лавки, а Примак даже не повернул головы в сторону вошедшего.

— Смотри-ка, комиссар, — сказал Примак, отрываясь от бумаг — какой, оказывается, он дисциплинированный. Не забыл даже, как рапортовать командиру. А ребята жалуются на него. Может быть, несправедливо? А?

— Совершенно справедливо, товарищ командир соединения, — Лавриненков залился краской, как девушка, и вытянулся по стойке «смирно».

— Справедливо? — Примак встал из-за стола, лицо его посуровело. — Так что ж ты, милый человек, издеваешься над нами? Почему не слушаешь старших? Ты сейчас партизан и обязан подчиняться своим командирам. Я не допущу самовольства. Чтобы больше подобного не повторялось.

— Слушаюсь! — четко сказал Лавриненков. — Больше не повторится.