Касым Кайсенов - Партизанской тропой

— Да. Я Иващенко, — улыбнулся лодочник. — А как ваша фамилия?

— Полищук.

— О! Теперь и я вас узнал. Аня! Как же ты оказалась здесь? — Иващенко сердечно приветствовал Анну Ивановну и обнял ребятишек.

— Коля! Ты изменился! Усы и бороду носишь!

Анна Ивановна с волнением и изумлением рассматривала своего бывшего однокурсника. Он совсем не был похож на веселого студента Винницкого педагогического института, какого она знала.

— Времена теперь такие, Аня. Мне сорока еще нет, а пришлось превращаться в старика… Ну, об этом мы еще поговорим, — Иващенко взглянул на ребят, отошедших в сторону, чтобы не мешать разговору взрослых, и спросил: — А ребята чьи? И вообще, откуда ты идешь?

— Издалека, Коля, — вздохнула Анна Ивановна, — из-под самой границы. А дети?.. Который побольше — мой сын, Борисом зовут. Ему уже двенадцать лет. А это — Сережа… Теперь тоже мой сын.

…До позднего вечера проговорили они о своем житье-бытье, многое вспомнили. Анна Ивановна рассказала о жизни в пограничном городке, о своих скитаниях с первого дня войны. По-иному сложилась жизнь Иващенко. После окончания института он вернулся в родные края, работал секретарем райкома комсомола. Через несколько лет его избрали вторым секретарем райкома партии, а уже перед самой войной — первым. Иващенко не счел нужным скрывать от Анны Ивановны, что он оставлен партией для работы в подполье.

Долго длилась беседа двух старых товарищей. О многом узнала Анна Ивановна и по-новому взглянула на происшедшее. Значит, военные неудачи — дело временное. Советский народ борется. И даже в тылу врага он чувствует себя хозяином своей судьбы. Это радовало и ободряло, и все пережитое становилось не таким страшным.

— Разговорились мы с тобой, — спохватился Иващенко и показал на ребят, прикорнувших у прибрежных кустов. — Дети, наверное, проголодались. Я сейчас привезу из села продуктов. А вы спрячьтесь пока в березняке и ждите меня. Не дай бог, чтобы вас кто-нибудь заметил. По приказу военного коменданта, все, кто бродит в лесу, объявляются партизанами и подлежат расстрелу. Людям запрещено появляться на улице после восьми часов вечера.

— И ты береги себя, Коля, — сказала на прощание Анна Ивановна, — остерегайся…

— Мое дело привычное, — ответил Иващенко, — места знакомые, и люди есть надежные. Прощай пока…

Иващенко легко сбежал к берегу, спрыгнул в лодку, и вскоре она бесшумно двинулась по темной реке. Анна Ивановна пошла к ребятам. Они крепко спали, и Анна Ивановна не решалась потревожить их, пока не вернулся Иващенко. Все вчетвером они наскоро поужинали, и Иващенко весело сказал:

— Друзья, прошу на мой корабль. Ведь я теперь перевозчик. Правда, не всех довожу до другого берега, но вас доставлю благополучно.

…Быстро и бесшумно шла лодка по спокойной воде. Видно, часто приходилось Иващенко совершать подобные рейсы. Тихая волна вынесла лодку на песчаную отмель, и путники сошли на берег.

— Ну, Аня, счастливого пути, — тихо сказал Иващенко. — Будь осторожна и жди вестей от меня. Я верю, что ты не будешь сидеть сложа руки и поможешь нам.

— Спасибо, Коля. Верь в меня, как в самого себя, — твердо ответила Анна Ивановна. — Я постараюсь оправдать доверие.

Только на третий день в сумерки Анна Ивановна добралась до своего родного села. Прежде чем идти в дом отца, она решила зайти к подруге детства Тамаре, это было по пути. Тамара жила на западной окраине села, и Анна Ивановна направилась к ее дому огородами, ведя за руки уставших детей.

Село спало. Казалось, что в нем не было ни души. Ни в одном окне не было света. Наглухо запечатан ставнями и дом Тамары. Анна Ивановна обошла вокруг и решилась заглянуть в щель ставни, откуда пробивался свет. То, что она увидела, испугало ее. В комнате, освещенной маленькой керосиновой лампой, за столом, уставленным бутылками и тарелками, сидели немцы.

До слуха Анны Ивановны донеслась чужая речь. Немцы вели себя как хозяева, и это неприятно поразило Анну Ивановну. Рядом с офицером, который дымил сигарой, развалясь на стуле, сидела женщина, но ее почти не было видно, и Анна Ивановна не разглядела толком ее.

— Пошли отсюда! — шепнула Анна Ивановна и отошла от окна.

Теперь ей ничего не оставалось, как идти к своему дому. Может быть, и там пировали немцы, но другого выхода не было. К счастью, по дороге никто не встретился, и путники благополучно добрались до места.

Дом отца погружен во мрак, хотя вечер еще не поздний. Неужели так рано ложатся спать? Вряд ли. Может быть, хозяев уже нет в живых? От этой мысли сердце Анны Ивановны похолодело. Пересилив волнение, она наконец подошла к окну и заглянула в него. В комнате мелькнула чья-то тень. Через минуту в окне показался человек.

— Кто тут? — испуганно спросил он.

Анна Ивановна узнала голос отца, но от охватившего ее волнения не могла выговорить ни слова.

— Кто, кто тут? — уже нетерпеливей и громче спросили из комнаты.

— Папа! Папа! Это я — Аня.

Анна Ивановна подошла к окну, а отец, узнав ее, кинулся к дверям.

— Боже мой, Анечка! — заплакал старик, обнимая дочь и притягивая к себе ребятишек. — Идемте скорее в дом, там мама…

Старушка встретила их на пороге слезами.

Как только все вошли в дом, старик завесил окна одеялами и зажег коптилку. С минуту он оглядывал дочь удивленными, ничего не понимающими глазами, потом обнял ее и снова заплакал.

— Не плачь, папа, — утешала его Анна Ивановна. — Поздоровайся с ребятами. Это — Борис и Сережа, — назвала она Серика по-русски.

Старик обнял детей, поцеловал и усадил их рядом с собой на широкую скамью. Только теперь он рассмотрел своих гостей. Исхудалые, оборванные, измученные, они вызывали жалость. Видно, немало пришлось перенести бедным путешественникам. Как еще остались живы в такой передряге?

— Аннушка, дочка моя! Что же это творится на белом свете? Ведь мы погибнем. И куда запропала наша армия? — горько, со слезами на глазах говорил старик и смотрел на Анну Ивановну, словно она была в ответе за все, что случилось.

— Не знаю, отец, — тихо заговорила Анна Ивановна. — Не знаю, что происходит, но думаю, что советские люди не сдадутся фашистам. Ведь всегда побеждает справедливое дело. А наш народ за правду постоит.

— Эх-хе-хе, — тяжело вздохнул старик. — Здесь вот Антон Архипович Чумак и дочка его, Тамарка, немцев-то хлебом-солью встречали. Конец, говорят, советской власти пришел.

Анна Ивановна встрепенулась.

— Что ты, отец! — растерянно сказала Анна Ивановна. — Тамара? Хлеб-соль? Правда, отец ее, кажется, не любил советской власти. Трудиться не хотел, тянул все из колхоза и в тюрьме за это сидел. Но Тамара-то! Что с нею случилось? Неужели и она за отцом пошла?

…Анна Ивановна вспомнила дом подруги, щель в ставне, пирушку немцев. Значит, немцы — ее гости?