Стефан Грабинский - Остров Итонго

Лаконичный, сведенный практически к короткому отчету рассказ панны Кшемуской произвел на Гневоша сильное впечатление. Но за скупыми, укрытыми под вуалью стыдливости словами дремала бездна пережитых страданий. «Тишина голубизны» [7] «Тишина голубизны» (пол. c isza błękitu ) — слова из стихотворения Юлиуша Словацкого Hymn — Smutno mi, Boże! , покоящаяся на прекрасном лице серьезной панны Людвики, была лишь поверхностью, под которой клубился сонм воспоминаний и терзающей душу боли.

Когда они расставались возле ближайшей трамвайной остановки, то оба чувствовали, что их уже объединяют сильные, прочные узы симпатии.

— Капризная случайность привела нас, товарищей по несчастью, в одно и то же место, — говорил он, пожимая ей на прощание руку.

— Случайность? — с сомнением отвечала она. — Я не верю в случайность.

— Значит, судьба?

Ответа не последовало. Унес его с собой трамвайный вагон.

С тех пор они совершали совместные прогулки. Сначала по Лесной, потом, когда наступили погожие летние дни, — за город, в ольховую рощу. Людвика любила, когда он рассказывал ей о себе. Его фамилия была ей известна из журналов и докладов Психиатрического общества, которые она время от времени просматривала. Его медиумические способности, видимо, ее сильно заинтересовали, и она просила подробно рассказывать ей об их развитии. Гневош делал это неохотно и абсолютно перед ней не укрывал, что борется с медиумизмом, считая его своим злейшим врагом. Поэтому она вскоре перестала настаивать и их разговоры приобрели более жизнерадостный характер. Однажды она с оттенком сомнения спросила, не взял бы он ее с собой на могилу Кристины. Это просьба его растрогала.

— Какая же вы хорошая! — сказал он с благодарностью.

Когда они возвращались с кладбища, он по дороге зашел в цветочную лавку и купил ей розы. Она приняла их с радостным блеском в глазах. Потом вдруг ей сделалось грустно. Он осторожно прикоснулся к ее руке.

— Не надо об этом думать. Вы приняли эти цветы от друга. Она за это не рассердится.

Людвика покраснела и опустила голову. Большая, тихая слеза медленно потекла по ее щеке.

— Ради Бога! — воскликнул он. — Я не могу смотреть на ваши слезы, панна Людвика!

— Уже все прошло, — с улыбкой на бледном лице успокоила она его.

Этот вечер еще сильнее их сблизил. В августе Гневош пришел с официальным визитом в дом ее тетки, пани Звислоцкой. Старушка приняла его сердечно. Она уже много слышала о нем от племянницы.

С тех пор он был постоянным гостем в доме на Аллеях Уяздовских. День десятого сентября решил их судьбу. В тот день Гневош пришел раньше обычного, потому что они вместе должны были пойти в театр. Людвика встретила его грустная и задумчивая. Когда он спросил про причину ее печали, она протянула ему письмо со штемпелем Сиднея. Он прочитал. Письмо было от ее матери. Пани Цецилия Кшемуская сообщала об опасной болезни ее мужа и просила дочь вернуться.

Гневош отдал письмо и выжидательно посмотрел ей в глаза.

— Через неделю я уезжаю в Австралию, — тихо, но решительно заявила она. — И, наверное, больше в Польшу не вернусь.

Глубокая морщина прорезала лоб инженера.

— А что будет со мной? — жалобно, как ребенок, спросил он. — Я сегодня уже без вас жить не смогу.

Светлый блеск озарил ее глаза. Она крепко сжала его руку в своих ладонях.

— А как же она? Кристина?

— Я почитаю ее как святую, но я люблю вас, Людвика.

— Значит, вы поедете со мной. Вы устроитесь на работу инженером в рудниках моего отца. Ну? Согласны?

Он смотрел на нее ослепленный счастьем.

— Я не могу поверить в то, что слышу.

— И, тем не менее, вам придется поверить, — сказала она с улыбкой грустной, но и слегка кокетливой.

— И вы хотите это сделать для меня как для своего друга?

— Может быть, не только как для друга.

И очаровательный румянец заиграл на ее лице.

Гневош, будучи не в силах совладать с собой, обнял ее за талию и прижал к груди.

— Людвика! Людвика, дорогая, хотела бы ты стать моей женой?

В ее губах, жаждущих поцелуя, он нашел молчаливый ответ на вопрос…

Спустя несколько дней в костеле Св. Шимона состоялась их бракосочетание. А на следующий день они уехали экспрессом в Вену.

Они нигде не останавливались надолго, потому что им дорого было время. Одну ночь они провели в Вене, вторую — в Триесте и там сели на пароход, направлявшийся в Александрию. Переправа через Средиземное море прошла успешно. Погода не подвела. Судно, раскачиваясь на легкой волне и не сбавляя ходу, мчалось к берегам Африки. И если бы не мысли о тяжелобольном отце, Людвика чувствовала бы себя совершенно счастливой. За это время она еще больше похорошела, расцвела полной женской красотой. Ее стройное, девичье тело сделалось спелым в солнце супружеских ласк и приобрело мягкие, соблазнительные формы. Неоднократно Гневош с гордостью примечал, как молодые мужчины провожают ее страстными, полными обожания взглядами.

— You have a very pretty wife [8] У вас очень красивая жена ( анг. ). , — признался ему на палубе какой-то седой, аристократического вида джентльмен. — You happy man [9] Вы счастливый мужчина ( анг. ). .

Они отнеслись к этим словам как к отцовским, с доброжелательной улыбкой.

В Александрии они задержались на дольше. Пассажирское судно «Победитель», на котором они должны были продолжить путешествие, отходило в Австралию только через три дня. Но на путешествие в глубь материка не было времени. Впрочем, Людвика чувствовала легкую усталость и хотела отдохнуть. Они посетили только Каир.

Тут с Гневошом приключилась необычная история. Осмотрев все городские достопримечательности, он и Людвика зашли в одну из кофеен на берегу Нила, чтобы послушать вечерний концерт. Они расположились под пальмами, которые раскинули свои ветви над двором кофейни. Играл оркестр, состоявший из музыкантов разных национальностей. Кроме местных, с удлиненными, немного птичьими профилями, виднелись лица арабов, турок, евреев, сирийцев и негров.

Музыка, — как правило, громкая, — сохраняла, однако, некоторый стиль — преобладал мотив восточной меланхолии, который перемежевался взрывами страстных мелодий.

Во время одного из антрактов вошел индусский факир с небольшим мальчиком, которому на вид было лет десять. Факир разослал посреди двора коврик и, сев на корточки, начал показывать фокусы.

В них не было ничего особенного — все они были известны по рассказам и книгам. Сперва он, в течение десяти минут, привел к тому, что семечко какого-то экзотического растения, посаженого в вазочке, стало прорастать, выпустило почки и расцвело. Потом он продемонстрировал знаменитый на Востоке фокус с висящим в воздухе канатом, по которому карабкался его малолетний помощник. Наконец, играя на флейте, он заставил танцевать змей.