Норман Льюис - Зримая тьма

— Нет… Пожалуй, нет. Но вообще-то, странно, что ребята не могли придумать ничего лучшего.

Кое-кто из самых неугомонных в нашем лагеpe решил отпраздновать открытие нефти у Жозефа — в тайном доме, терпимости, расположенном в удивительно живописном уголке, в трех километрах от Эль-Милии. В Северной Африке подобные заведения считались вполне респектабельными. Дом Жозефа, помимо всего прочего, служил и загородным рестораном. Вы могли здесь выпить, или поесть, или просто полюбоваться природой — лесистым холмом в виде сахарной головы, на котором все еще водились дикие кабаны; ручьем с водопадом; мостиком из грубо отесанного камня; садом с наполовину погребенными под землей коринфскими капителями (на этом месте в далекие времена стоял римский храм); хрупким подобием индокитайской пагоды, воздвигнутой предыдущим владельцем поместья. Особенно процветало это заведение в годы второй мировой войны, когда по соседству были расквартированы солдаты союзников и большой штат девиц имел постоянный заработок. Однако за последнее время все стало приходить в упадок. Окраска снаружи выцвела и потрескалась. Добрая половина фонариков, развешанных среди деревьев сада, уже не загоралась, когда наступали сумерки и включался ток. Из постоянного европейского штата здесь остались только две чинные, исполненные ледяного достоинства андалузки из Гибралтара; кроме них тут еще были шесть обленившихся, проводивших дни в праздности мавританок — они жили у Жозефа просто потому, что им некуда было идти. Над заведением, словно вечерний туман, висела меланхолия.

— Вы обратили внимание на изгородь? — спросил Теренс.

— Да.

— Зачем она? Ресторан, окруженный изгородью из колючей проволоки!

— Но ведь окружен же изгородью наш лагерь?

— Да, но мы же не пропускаем через нее электрический ток.

— А разве здесь пропущен ток?

— Неужели вы не видели надпись: «Опасно для жизни»? Они, видимо, страшно напуганы. Я по-прежнему считаю, что вы поступили бы умно, убравшись отсюда, пока не поздно.

Мне все казалось, что в заведении чего-то недостает.

— Вы помните, — спросил я, — прошлый раз мы видели тут мастифов. Интересно, где они сейчас?

Недели две или три назад мы заезжали сюда выпить по рюмке вина и на подступах к дому видели трех огромных цепных псов.

Теперь собак не было. Мы сидели в саду за домом, среди высоких виноградных лоз, покрытых молодой зеленью. Большая часть нашей компании уже приехала, люди расселись за столиками, группируясь по национальному признаку. В саду собралось человек двадцать нефтяников— американцев, французов, голландцев, немцев, англичан, — различные специалисты из нашего технического персонала. Во время работы они на короткое время объединялись и смешивались, а затем вновь расходились, и каждый из них, подчиняясь велению крови, искал общества своих соплеменников.

Минут через пятнадцать должно было скрыться солнце. На мягком вечернем небе виднелось несколько пурпурных облаков, похожих на синяки и родимые пятна. Легкий предзакатный ветер уже нес ночные звуки — пронзительный лай лисиц и ответное завывание поджарых арабских собак, привязанных у домов.

Одна из мавританок встала и ударила в поднятый над головой тамбурин. Руки ее извивались, как кобры. Со своего места мы видели только ее сильно подведенные углем глаза на белом треугольнике лица. В длинной юбке, с тонкой талией, она казалась ожившей статуэткой, изображающей халдейскую царицу.

— Очаровательна, ведь правда? — спросил я.

Теренс взглянул на танцовщицу, и на его лице отразилось сомнение.

— Возможно, — ответил он. — Но быть с ней наедине — совсем не то, что с европейской девушкой.

— Да я говорю вовсе не о том, хорошо или плохо быть с ней наедине, — отозвался я, удивленный неожиданной предприимчивостью Теренса.

— Прежде всего… не знаю, поймете ли вы меня, но думаю, что поймете, — продолжал Теренс, явно желая докончить начатый разговор, — прежде всего, они не носят здесь нижнего белья. Это способно подействовать крайне расхолаживающе.

— Почему же, Теренс?

— Видимо, так уж привык человек… Ведь это же часть известного ритуала, если вы понимаете, о чем я говорю. Во всяком случае, это может оказаться весьма и весьма неудобным… Над чем вы смеетесь?

— О, я, конечно, не должен был смеяться. Просто я думаю, почему бы вам не купить им по паре белья, если вы считаете, что цивилизация не может существовать без этого?

— А ведь правда! Почему бы и нет?

— Логичный выход из положения, — добавил я. Но Теренс в это время с каким-то напряженным вниманием смотрел мимо меня.

— Это и есть сам сводник? — спросил он.

Я повернулся и, увидев слонявшегося между столиками Жозефа, помахал ему рукой.

— Уж не собираетесь ли вы пригласить его? — насторожился Теренс.

— А отчего бы и нет? Вы же прибегаете к его услугам. Так в чем же дело?

Жозеф увидел нас и направился к нашему столику. Теренс вскочил.

— Стив! Я, пожалуй, пойду прогуляюсь по саду. Пока!

Жозеф пожал мне руку и опустился на стул.

— Что стряслось с вашим приятелем? — спросил он, кивнув в сторону поспешно удалявшегося Теренса.

— Ничего. Он просто плохо воспитан.

— А-а… — протянул Жозеф. — Мне показалось, что он обижен.

— Не обращайте внимания. Вообще-то он неплохой парень. Так уж он устроен. К тому же англичане избегают рукопожатий.

— Понимаю. — Жозеф облегченно вздохнул. — Я, признаться, боялся, что ему не по вкусу мое общество.

— Ничего подобного. Говорю вам, такой уж он есть. Так у него проявляется скромность.

— Понимаю, понимаю.

— Ну, как дела?

Жозеф застонал, похлопал себя по животу и отмахнулся от бутылки, которую я было протянул ему.

— Могло бы быть хуже, да некуда, если только это может служить утешением.

Маленький итальянец из Сицилии, с печальным лицом Эль Греко и грустными, выцветшими глазами, он был когда-то владыкой преступного мира на территории, равной половине Англии, царьком тьмы, управлявшим под прикрытием призрачной власти местного префекта полиции. Неизвестно, почему так случилось, но Жозеф лишился трона, и на его лице появилось нечто похожее на благочестие, словно неудачи и неприятности очистили его от скверны былых грехов. На всех его поступках лежала печать меланхолического достоинства, и это почему-то нравилось мне.

— Опять печень? — осведомился я.

— Что печень? Печень не хуже и не лучше.

— Тогда что же? Дела?

— Как обычно. Вы слышали последнюю новость: мусульманский комитет постановил, что мавританки должны от меня уйти. Но скажите— куда же они пойдут?

Рядом послышался взрыв хохота, потом сразу наступило молчание. Жозеф сидел ссутулившись, и его темный пиджак, наброшенный на плечи, висел на нем, как на вешалке. Грудь Жозефа запала. Казалось, в нем не умирает древняя, до сих пор не утоленная месть.