Норман Льюис - Зримая тьма

День был жаркий, и южный ветер принес нам из Сахары розовую саранчу. Птицы в лесу умолкли, но в каждом дереве, в каждой стене жужжали, как динамо-машины, невидимые насекомые. Я, как обычно, приступил к работе в шесть утра, а в одиннадцать сделал перерыв и уселся с кружкой пива около своего домика, наблюдая за акробатическими трюками ворон, которые, растопырив, как пальцы, кончики крыльев, словно цеплялись за невидимые воздушные канаты. Когда зазвонил телефон, я уже знал, кто это, и, услышав знакомый голос, к моему удивлению, не ощутил никакого волнения.

— Не мог бы ты подъехать ко мне сейчас милый?

— Хорошо, через полчаса я буду у тебя

— Не забудь: бульвар Пастера, восемьдесят три. Я переехала на другую квартиру. Поднимешься на самый верх. Милый, мне так тебя не хватало.

Я промолчал.

— А ты скучал по мне?

— Разумеется.

— Что-то ты не очень обрадовался.

— Я не один, — солгал я.

Я поехал в Эль-Милию и нашел Элен на самом последнем этаже мрачного шестиэтажного дома с магазином внизу. Я знал этот дом, он пользовался довольно сомнительной репутацией. Поднявшись на верхнюю площадку, я услышал, как выключили патефон, игравший «Мое голубое небо». Открылась дверь, осветив грязные стены лестницы, и мы встретились на скрипящих половицах.

— Милый! — Элен обвила руками мою шею. — Пойдем в кухню, мой дорогой. Не возражаешь? Я еще не успела привести в порядок- комнату. По крайней мере, ты не скажешь, что здесь неуютно. Садись сюда, чтобы я могла тебя видеть. Как тебе нравится мой загар. А теперь скажи, ты скучал без меня?

Элен стала для меня чужой. Я внимательно разглядывал черты ее лица, оценивая каждую в отдельности, но взятые вместе, они ничего мне не говорили.

Прямой чувственный нос, чуть-чуть расширенный у ноздрей. Большие и, несомненно, красивые серые глаза, какие обычно называют честными. Тонкий, благородный рот с чудесно изогнутыми уголками, чуть более широкий с одной стороны — удивительно, как я не заметил этого раньше. Светло-каштановые волосы, скромно стянутые сзади тугим узлом. Никакой косметики. Казалось, она только что умылась, и румянец на ее щеках появился от энергичного растирания полотенцем.

В комнате пахло мылом, и, заметив на столе мокрую губку, я понял, что перед моим приходом она занималась уборкой. Плитки над кухонной раковиной еще были покрыты мокрыми пятнами. Я посмотрел на ряд блестящих голубых банок с белыми надписями: «Riz», «Sel» «Sucre», «Café» [15] «Рис», «соль», «сахар», «кофе» (франц.). , а потом перевел взгляд на простое белое белье, развешанное вдоль стены. Она принадлежала к таким женщинам, которые в любых условиях с удовольствием занимаются уборкой и терпеть не могут грязи и неряшливости.

— Мне тут принесли кое-что на завтрак из кафе, — сказала она. — В следующий раз я угощу тебя получше.

Я снова принялся ее разглядывать. Простое закрытое рабочее платье, несколько скрадывавшее бюст, гладкая кожа, холеные руки, стройные ноги. Такая чистая, изящная, целомудренная. В общем, подумал я, западня с вкусной приманкой, но, в конце концов, она погубит не только намеченную жертву, но и самого охотника. Глядя на Элен, я рисовал в своем воображении девушек, чьи белые как мел, неузнаваемые лица можно видеть на увеличенных с моментального снимка фотографиях чуть не в каждом номере «Journal Policier» [16] «Полицейская газета» (франц.). , девушек, которых находят изрубленными на части, задушенными собственными чулками, заколотыми ножом, убитыми тупым орудием, истерзанными до смерти, с проткнутыми кочергой животами; девушек, чьи распухшие, изъеденные крысами тела вытаскивают крючьями из тихих заводей и которых можно опознать только по зубным пломбам — вечные inconnue de la Seine [17] Загадки Сены (франц.). .

Бедная девушка! Вдруг мне удалось прочитать на ее лице, до сих пор ни о чем не говорившем, сначала изумление, потом страх.

— Почему ты молчишь? В чем дело? Ты еще не сказал ни слова.

Я уселся, положив ногу на ногу.

— Что тебя заставило сбежать с Мишелем? — спросил я.

Ее лицо помертвело, хотя, видимо, она заранее приготовилась к предстоящему разговору. Элен быстро вдохнула воздух, как пловец, готовящийся нырнуть.

— Необходимость, — проговорила она.

Я кивнул головой, ибо верил ей. Это была правда и вместе с тем ответ на все подобные вопросы.

— Но, — продолжала она, и голос ее звучал теперь печально и уныло, — как ты понимаешь слово «сбежала»? Не думаешь ли ты, что я была его любовницей?

— Да, думаю, что это так.

— Ну что ж, дело твое, только это неправда.

Я не счел нужным возражать.

— Разумеется, Мишель хотел сделать меня своей любовницей, но я отвергла его.

— Ах, вот как!

— Да, отвергла. И когда я говорю, что Мишель просил меня стать его любовницей, я хочу этим сказать, что точно так же поступил бы всякий мужчина его круга по отношению к женщине, которая кажется ему доступной. Когда же я объяснила ему, что в этом смысле он меня не интересует, Мишель больше не настаивал.

— Понятно. А Блашон тоже не твой любовник?

Элен сделала типично романский жест, словно нечаянно коснулась руками чего-то нечистого.

— Ведь мы говорили о Мишеле.

— А теперь мы говорим о Блашоне.

— Если уж приходится вмешивать сюда Блашона, могу ответить: нет, теперь нет. Я была его любовницей, но с этим кончено. Я вижу, ты стал прямо-таки детективом. Меня это удивляет.

— Ошибаешься. Талантами детектива я не обладаю. Просто меня заинтересовало такое странное стечение обстоятельств. Вот и все.

С минуту мы сидели молча. Я механически регистрировал все мелочи окружающей обстановки. Но вот Элен положила свою руку на мою и заговорила снова.

— Послушай, Стив, ведь ты никогда не интересовался обстоятельствами моей жизни, правда? Может быть, тебя больше устраивало принимать меня такой, какая я есть, и закрывать глаза на мое прошлое?

Я задумался над ее словами.

— Я знал, что здесь что-то не так, но, наверно, не считал нужным слишком глубоко вдаваться в подробности. Можешь считать это трусостью, если хочешь.

— Неужели ты действительно думаешь, что я могла устраивать жизнь по своему выбору?

— Я иногда сомневаюсь, есть ли у кого-нибудь из нас свобода выбора.

— Если бы только я могла рассказать тебе, как все это началось, ты не решился бы меня осуждать.

«Так может сказать каждый человек, попавший в беду, — подумал я. — Сейчас она будет исповедоваться».

— Ты поразишься, когда узнаешь, что было причиной моего падения. Так вот слушай, я расскажу тебе. Я никогда не могла обидеть тех, кто был ко мне добр. Помнишь, я говорила тебе о человеке, который помог моему отцу, приютил нас и снова поставил моего отца на ноги, после того как мы потеряли все в Либревиле.