Норман Льюис - Зримая тьма

— Есть только один выход, — продолжал я. — Надо встретиться с Блашоном.

Ее лицо исказила мука.

— Он убьет меня!

— Нет, не убьет. Во всяком случае, не здесь. Блашон слишком умен, чтобы сделать что-либо с тобой в таком месте, ибо тут слишком людно. Ты должна добиться, чтобы он пришел сюда, и это твой единственный шанс на спасение. Неужели тебе все еще не ясно, что здесь не скроешься? А уехать ты тоже не можешь. Сегодня закрыли дорогу на Либревиль и бежать некуда. Нужно понять, что рано или поздно Блашон придет за тобой, и главное сейчас — не быть застигнутой врасплох, подготовиться к встрече с ним. Можно ли в этой квартире где-нибудь спрятаться?

— Вот там за занавеской есть что-то вроде шкафа.

Я встал, отдернул занавеску и открыл дверцу. Передо мной зияла огромная черная ниша, заросшая паутиной и заполненная разбитыми горшками.

— Здесь могут поместиться два человека, — заметил я. — У меня есть знакомый в жандармерии, который пришлет сюда пару полицейских. Если Блашон попытается увести тебя силой или будет угрожать, полицейские вмешаются.

— Элен покачала головой.

— Не могу. Мне страшно.

— Другого выхода нет. Возьми себя в руки и подумай.

— Что же я должна сделать? Скажи, что мне делать?

— Позвони ему по телефону и уговори его приехать сегодня вечером, после наступления темноты.

— Почему после наступления темноты?

— Потому что полицейских могут выделить только в это время.

— Значит, ты уже был в полиции?

— Да. Это предложение полицейских. Они не могут допустить дальнейших беспорядков в городе. Помни, ты должна добиться, чтобы Блашон приехал обязательно сам, а не прислал кого-нибудь другого. Это очень важно.

— Как же это сделать?

— Решай сама.

Лицо Элен приняло сосредоточенно-расчетливое выражение, и я вдруг вспомнил библейскую легенду о женщине, которая, притворившись влюбленной, ожидала гостя у входа в свой шатер, пряча за спиной кол.

— Я уверен, что ты найдешь для этого способ, добавил я.

Почти целый час мы вместе разрабатывали план. К Элен вернулась надежда, и она терпеливо помогала мне. Потом мы молча расстались. Элен вышла за мной на темную площадку и, не говоря ни слова, пожала мне руку. Она никогда не давала волю чувствам, даже в те безмятежные часы, которые мы проводили вместе. Спускаясь по лестнице, я увидел, как консьержка, словно огромная серая крыса, юркнула в свою комнату.

Сначала я заехал к Боссюэ в жандармерию, а потом побывал у Латура. Все было сделано, но я не чувствовал облегчения. Напротив, меня тяготило тяжелое предчувствие, сознание какой-то вины. Именно в те несколько минут, когда я возвращался домой по главной улице Эль-Милии, я окончательно решил покинуть Алжир.

Я с удивлением заметил, что до комендантского часа осталось всего несколько минут. Было еще совсем светло, но улицы совершенно опустели, и город принял зловещий и в то же время какой-то бутафорский вид. Здания казались ненастоящими и напоминали плоские театральные декорации — ряд уходящих вдаль фасадов, лишенных глубины.

Луч солнца, уже не такого жаркого, падал на витрину портного, прямо в распростертые объятия манекена с идиотским лицом.

Костлявая кошка со злобно сверкающими глазами переходила улицу; для нее одной мигали огни светофора. Проезжая мимо мэрии, я услышал над головой мрачный бой часов.

Блашон погиб в тот же вечер. Обстоятельства его смерти вызвали, пожалуй, не меньше разговоров и споров, чем поджог арабской части города.

Около полуночи джип с военным патрулем из трех солдат и офицера встретился на Либревильской дороге с гражданским автомобилем, шедшим в сторону Эль-Милии. Машина неслась на большой скорости, виляя из стороны в сторону, и чуть не столкнулась с джипом. Пока джип разворачивался, чтобы пуститься в преследование, машина скрылась из виду, но вскоре была обнаружена в кювете на окраине Эль-Милии. За рулем сидел Блашон. Как сообщалось, он был в сознании, но не мог объяснить, что случилось, и вскоре, после того как был доставлен в больницу, умер от трех пулевых ранений в грудь. Таковы были единственные неоспоримые факты, которые удалось установить, а потом начали распространяться самые разнообразные слухи.

Первые сомнения возникли в связи с противоречивыми сведениями о том, что произошло в больнице. «Эклерёр», газета Блашона, сообщила, что перед смертью Блашона у его постели находился жандармский капитан Боссюэ, который взял показания у умирающего. В ответ на это полиция выступила с опровержением, заявив, что Блашон, как только был доставлен в больницу, сразу же потерял сознание, которое к нему так и не вернулось. Тогда один из репортеров «Эклерёр» привел в свидетели ночную сиделку, которая утверждала, что слышала голоса из-за ширмы, отделявшей постель Блашона, после того как Боссюэ — он был один — вошел в палату. «Эклерёр» в специальном выпуске с обведенными траурной каймой страницами подняла по этому поводу невероятный шум. Газета требовала тщательного расследования. Боссюэ, с яростью утверждала «Эклерёр», переведен во Францию, и печать лишена возможности получить от него ответ на дальнейшие вопросы.

В конце концов, военные власти под натиском бурных протестов газеты назначили следственную комиссию. Начальник патруля капитан Кребс в своих показаниях решительно отрицал появившиеся в печати голословные утверждения, будто его солдаты открыли огонь по машине Блашона. Комиссии были представлены пули, извлеченные из тела Блашона. Они не совпали по калибру с оружием армейского образца. Результаты расследования не успокоили «Эклерёр». Она еще больше усилила свою кампанию, пытаясь убедить общественное мнение в том, что Блашон был патриотом, принявшим мученическую смерть за свои убеждения от руки политических убийц, состоящих на службе у врагов Франции.

Начался уже сбор средств для увековечения памяти Блашона, и должна была состояться большая демонстрация, во время которой политическим деятелям, разделявшим его взгляды, предстояло выразить свою скорбь и негодование. Потом кампания вдруг прекратилась. В распоряжение газеты «Депеш», до сих пор тщетно пытавшейся конкурировать с «Эклерёр», попали документы, из которых следовало, что Блашон был судим за сотрудничество с немцами во время войны. Редакция газеты злорадно поспешила опубликовать фотоснимки этих материалов.

Затем поползли слухи, будто Блашон был связан с преступным миром и его убийство — обычная расправа бандитов, совершенная по мотивам мести. По общему мнению, он был замешан в убийстве Жозефа. Полиция разыскала брата Жозефа, скрывавшегося неподалеку от Эль-Милии. Он не дал удовлетворительного объяснения, почему он прятался все это время, и его — совершенно незаконно — продержали в заключении несколько дней, но потом освободили из-за отсутствия каких-либо улик, подтверждающих его причастность к убийству Блашона. Последнюю вспышку общественного интереса к этому делу вызвало опубликованное полицией сообщение о том, что, как установила экспертиза, Жозеф и Блашон были убиты из одного и того же пистолета. В результате обвинение в убийстве, выдвинутое против Мишеля, было потихоньку снято, и его приговорили к году тюремного заключения за организацию гражданских беспорядков.