Норман Льюис - Зримая тьма

— Так вы думаете, что от поездки Хартли в Париж нельзя ожидать большого толку?

— Люди, с которыми встретится мистер Хартни, будут почти наверняка друзьями Блашона, хотя ваш шеф, может быть, и не сразу поймет это.

— Выходит, надо признать свое поражение так, что ли?

— Этот вопрос относится к нам обоим. Признаем ли мы себя побежденными? Бросим ли на ринг полотенце? Или же общими усилиями рассмотрим все лазейки, все возможности, какими малообещающими они бы ни казались на первый взгляд, чтобы найти выход из этого как будто безнадежного положения. — Латур говорил теперь медленно, с расстановкой, его произношение стало более четким.

— Вся беда в том, что с людьми, подобными Блашону, нельзя бороться обычным оружием. Если мы хотим атаковать их с малейшей надеждой на успех, то приходится надеяться только на внезапность. Тут нужна совершенно новая тактика. Блашон может отбить любую фронтальную атаку. Его надо брать с тыла, когда он меньше всего ждет нападения… Мистер Лейверс, очень хорошо, что вы решили ко мне прийти, потому что я как раз собирался пойти к вам. Мне нужна ваша помощь. Вас это заинтриговало, не правда ли?

— Пожалуй, потому что при всем моем сочувствии к вам я не вижу, чем могу помочь.

— Я пробуду здесь еще только два дня, — сказал Латур. — Меня переводят в другой район, где, как выражаются у нас в армии, я смогу принести большую пользу. Обычно это означает Мадагаскар. — Он вздохнул. — Беда в том, что я допустил серьезную ошибку, позволив себе увлечься своей последней работой. Пройдет немало времени, прежде чем я перестану думать о судьбе всех этих людей, для которых и с которыми мы работали. Их невзгоды были моими невзгодами. Мне кажется, я полюбил этих людей. — Сквозь сделанную хирургом улыбку проступило наконец неподдельное горе. — Высшее командование решило принять более жесткий курс, — продолжал Латур. — Вчера на нашем участке Либревильской дороги попал в засаду броневик, и весь экипаж был перебит. («Те самые перепуганные студенты», — подумал я, ощутив какое-то неприятное чувство под ложечкой. Я был связан невидимой нитью с этой маленькой катастрофой.) В ответ рота легионеров напала на ближайшую деревню и уничтожила ее. Террор, репрессии и снова террор. Отныне, увидев приближающихся солдат, крестьяне будут убегать прочь. А это даст повод к тому, чтобы расстреливать их как врагов. В конце концов, тысячи людей будут оторваны от своих домов и согнаны в лагеря. С точки зрения армии это единственно правильный курс, но для страны он означает гибель. — Латур вдруг отвернул лицо, встал со стула, проковылял к стене и быстро вытащил из карты все флажки. — Теперь они потеряли всякое значение и их смело можно выкинуть. — Когда полковник повернулся и устало ухватился за спинку стула, я заметил, как на его побледневшем лице резко обозначились многочисленные шрамы. — Лейверс, прежде чем я уеду, надо сделать одну вещь: обезвредить Блашона.

Полковник с трудом обошел вокруг стула и опустился на сиденье. — После всего, что я вам наговорил, можно подумать, что Блашон недосягаем для простых смертных. Вы помните, как американцы поймали Аль-Капоне? Они обвинили его только в неуплате налога. Как видите, тут не было никаких свидетелей, которые могли бы исчезнуть. Только формальное нарушение закона.

Латур замолчал. Снаружи доносилось шарканье и топот приходящих и уходящих солдат, вечно выполняющих какие-нибудь никчемные поручения по гарнизону. Раздался легкий стук в дверь, и вошел молодой офицер. Он двигался негнущейся походкой, слегка подергивая плечами, как будто его держали за руки невидимые стражники. Остановившись перед столом Ла- тура, офицер щелкнул каблуками и, резко выбросив кверху руку, отдал честь. Затем он вручил Латуру пакет и застыл в ожидании. В этом человеке не было ничего запоминающегося, кроме походки. Армия стерла с его лица все характерные черты, которыми оно, быть может, обладало. Латур кивнул головой, и офицер, повернувшись кругом, вышел. Полковник проводил его глазами.

— Мое начальство требует решительных мер, — сообщил Латур. — Ну что ж, начнем с введения комендантского часа. Проследить за его строгим соблюдением поручено капитану Кребсу. У него особый талант к выполнению приказов. Кребс выдвинулся из рядовых, это настоящий военный автомат. Так вот, если бы вдруг наш друг Блашон решил пренебречь комендантским часом… или, скажем, так: если удастся побудить его совершить неблагоразумный поступок и он появится на улице после наступления темноты…

— Но разве вы можете за это арестовать?

— Разумеется, нет. Во всяком случае, не больше, чем на час-два. Но это все, что нам требуется. Один час. За это время мы успеем обыскать его дом. Видите ли, мы с Боссюэ подозреваем, что Блашон замешан в одном деле, слишком крупном даже для него. Мы думаем, что он снабжает оружием Фронт национального освобождения. Проникнув в его дом, мы рассчитываем найти соответствующие доказательства. Тогда даже Блашон не сумеет отвертеться.

— Да, — сказал я, — может быть, и не отвертится. Простите, пожалуйста, но все это кажется маловероятным, по крайней мере, мне, поскольку я далек от таких дел.

— Вам непонятно, зачем Блашону снабжать оружием противника? Но если вдуматься, как это ни парадоксально, здесь есть известная логика. Фронту национального освобождения не хватает оружия. Без него арабы не могут воевать. Блашон хочет, чтобы алжирцы воевали, с тем чтобы разгромить их раз и навсегда. Поэтому он и снабжает повстанцев оружием. Не говоря уже о том, что это приносит ему немалый доход.

— Понимаю, — сказал я, — но что же мешает вам прямо произвести обыск в его доме? Зачем его сначала задерживать?

— Блашон принял весьма разумные меры предосторожности, чтобы его не застигли врасплох. Его дом похож на крепость. Говорят, он якобы истратил миллионов десять франков, чтобы сделать свой дом неприступным на случай нападения повстанцев из Фронта национального освобождения. Как только Блашон увидит, что мы приближаемся, он тут же уничтожит улики, которые мы ищем. Нет, боюсь, что наша единственная надежда — захватить его вне дома, а потом произвести обыск обычным порядком, на основании ордера. И в этом, мой дорогой друг, я самым искренним образом надеюсь на вашу помощь.

Мне стало немного не по себе, но я молчал, наблюдая, как Латур нервно перебирает руками предметы, лежащие на столе.

— У Блашона есть слабость. Он любит хорошеньких девушек, — медленно продолжал Латур, внимательно разглядывая восточную статуэтку, словно желая расшифровать и прочитать вслух надпись, вырезанную на ее основании. — Да, да, трещина в броне. Ахиллесова пята многих людей такого сорта. Видимо, природа постаралась, чтобы никто из нас не был абсолютно неуязвим. Даже такие умные люди, как Блашон, невероятно глупеют и становятся слепыми, когда в дело впутывается хорошенькая девушка. Это, возможно, оправдывает ту не совсем приятную систему, которой пользуется здешняя полиция, ведя пристальное наблюдение за жизнью одиноких хорошеньких женщин. Скажу вам без преувеличения, что архивы сюртэ забиты такими сведениями; большая часть- из них показалась бы нам с вами страшно банальными и скучными… Подслушивание телефонных разговоров, вскрытие писем… Как солдат, я нахожу все это отвратительным и безобразным, однако Боссюэ уверяет меня, что подобная система себя оправдывает.