Александр Лаврик - В долине белых черемух

Мимо Кирьки с яростным лаем черной молнией пронесся Ытыс. Он кинулся на зверя, загородив вскочившего на ноги хозяина.

- Стреляй, Кирилл! - крикнул Кыллахов.

Кирька, почти не целясь, выстрелил раз, другой. Жаканы, прожужжав, шлепнулись где-то в кустах. Кирька лихорадочно стал перезаряжать ружье. Проводник, бледный, задыхающийся, бежал к нему, и лишь пес героически дрался с громадным неукротимым владыкой тайги.

Обычно псы-медвежатники держат зверя за «галифе»- хватают за бедра. Так всегда поступал и Ытыс. Но сегодня у него не было времени выбирать приемы: мог погибнуть хозяин. Пес кидался спереди, увертываясь от ударов могучих лап. Но медведь все же настиг его. Он ударил пса по спине, содрав костистой лапой лоскут кожи. Ытыс^ камнем покатился под гору. Ослепленный яростью, медведь искал Ксенофонта. Бывалый таежник не торопился с выстрелом. Кирька собрался взбираться на жиденькую листвяшку, медведь уже пыхтел совсем рядом, когда грянул выстрел. Зверь шагнул, споткнулся и рухнул почти к ногам охотника. Пуля, пущенная Ксенофонтом, попала ему в левую глазницу и сразила наповал.

Кирьку долго трясло. Потом он уверял себя, что дрожал по двум причинам - от холода и от радости: медведь-то лежит у ног! О страхе Кирька не вспоминал, с ним страхов не случалось.

Немного оправившись и с опаской оглядев медведя (еще вздумает очнуться), он поставил ногу и ружье на тушу и, картинно подбоченясь, свысока посматривал на все вокруг.

Кыллахов исчез меж кустов и вскоре появился с Ытысом на руках. Пес жалобно и беспомощно скулил, лоскут содранной кожи болтался, обнажив окровавленную спину. Старик приложил пса к глазнице зверя, из которой текла густая темная кровь. Раньше бы Ытыс жадно накинулся на такое лакомство, но сейчас он остался безучастным. Лишь нехотя ткнулся мордой и поморщился, как больной от горькой пилюли. Кыллахов вспорол медведю брюшину, достал еще лучшее лакомство - мягкую теплую печень. Но и от нее пес отвернулся. Осторожно врачевал старик верного друга, прикладывая содранный лоскут шкуры. Печаль светилась в его глазах. Пес попробовал отползти. Скуля, он двигался на передних лапах, волоча задние.

- Не сердись на никчемного старика,- попросил Кыллахов своего Ытыса.- И старик Ксенофонт, наверно, последний раз охотился, последний раз угостит сладкой медвежатиной своих молодых друзей, привезет кусочек сала старенькой Дайыс - подарок родной тайги, внуков угостит - пусть оживет в них дух охотников… А эту мохнатую шкуру,- продолжал старик,- мы пошлем профессору Надеждину, чтоб помнил о Туркулане. Холодна земля таежная да щедра дарами.

Пес будто и в самом деле слушал хозяина: положил морду на вытянутые лапы, закрыл глаза и даже перестал повизгивать. Но вскоре он незаметно отполз в кусты, тихонечко поскулил и умолк навсегда.

Вдвоем с Кирькой старик принялся свежевать матерого зверя. Кыллахов оживился, ловко работая острым, как бритва, ножом, в глазах его светился охотничий азарт! Еще бы! В краю, где земля помнила его юность, он снова показал охотничью удаль. Еще раз, по обычаю предков, он положит на лесной лабаз серебряные кости клыкастого - отблагодарит тайгу за ее дары.

- Это не я тебя убил,- повторял старик старинное заклятие,- убил тебя^ питающийся тальником,- так называл он лося. -

На длинных хворостинах Кирька жарил ароматный шашлык. Он то угощал старика, то сам, обжигаясь, глотал мягкую, чуть подгорелую жирную медвежатину. Яркое пламя костра отгоняло прочь плотную темень августовской ночи. Кирьке все это казалось сказкой. Ему хотелось, чтобы никогда не кончалась эта сказка, чтобы в ней он был главным героем и чтобы все будущие сказки кончались вот так же, у ночного костра, пахнущего свежим шашлыком, и чтобы так же, как сейчас, горели-переливались яркие звездочки над величавой грядой Туркулана…

Ранним утром они подъехали к долине Юргачана в том месте, где склон круто обвисал над рекой и не укрывался ни лесом, ни кустарником. Кыллахов приложил бинокль к глазам и тут же передал его Кирьке. Первым Кирька увидел Сергея. Он стоял в корме долбленки и сильными движениями шеста толкал лодку против течения. Немного впереди шли по разным берегам Наташа и Ром. Кирька готов был голову сломать, лишь бы скорее очутиться возле них. Но Арфа семенит ногами, попробуй ее поторопить, споткнется, и сразу очутишься под ее копытами.

- Вст-тречайте, ч-черти! - заорал Кирька во всю глотку.

Подъехав, он даже не слез с кобылы, ожидая почестей.

- Кирюшенька, как мне скучно было без тебя! - кинулась к нему Наташа.

Но он даже не дрогнул: «Заслужил геройством, вот и почитает!»

Снова начался пир горой, снова запахло шашлыком. Сергей уплетал больше всех.

- Ну, угодили! - восхищался он.

Ребята рассказали, что ночью видели на склоне Туркулана огни. Что бы это значило?

- Ч-четыре? - поинтересовался Кирька.

- Да!

- Видно, Ксенофонт потерял свои глаза,- огорчался старик,- проглядел я… Люди зовут нас в гости, до них сорок верст… Очень хорошо, если зовут огнями.

А мы боялись,- призналась Наташа.

Через час Кирька собрал «тайный совет»: показывал обломки слюды и призывал хранить государственную тайну строжайше. Ксенофонт, иззябший в лоскутьях изодранной медведем полудошки и не спавший всю ночь, отдыхал и не слышал, как Кирька рисовал свой подвиг: сперва вытурил из берлоги медведя, а потом обнаружил этот необыкновенный богатый клад.

- Флогопит - черная слюда,- разглядывая пластинки, пояснила Наташа.- Прозрачная слюда - мусковит, конечно, ценнее, но и это здорово. Молодец, Кирька! - Девушка обняла и расцеловала его в щеки. Кирька окинул парней победным взглядом и подбоченился: кто теперь дотянется до его славы?!

В это время на поляне показался крупный верховой олень. Из-за ветвистых рогов выглядывал мальчонка в нарядной меховой шапке тугутовой праздничной дошке и расшитых бисером унтах. Олень быстро вымахивал ногами, словно спешил к палатке. Но метрах в ста он круто повернул и кинулся наутек. Напрасно соскочил ездок и тащил учуга за повод. Тот упирался: он уловил запах медвежьего мяса.

- Надо пацаненку помочь,- важно произнес Кирька и с гордой осанкой направился к незадачливому ездоку. Оказалось, ездок не добирает до Кирькиного роста на целые полголовы. Мелочь!

- Что, губастик, не справляешься? - снисходительно произнес Кирька и, не обращая никакого внимания на недружелюбные взгляды, взял повод в свои руки. Учуг словно только этого и ждал. Приняв по запаху Кирьку за новую медвежью породу, он рванул вскачь. Понесся Кирька Метелкин через кочки и кусты. Плюнуть бы ему на этого черта дикого, да повод морским узлом на руке захлестнулся. Хоть руку отсекай. Вдруг на пути встало дерево. Олень решил проскочить по одну сторону, Кирька - по другую. Хлоп - полетел парнишка кувырком и радуется на лету, что живой, а учуг по другую сторону дерева шлепнулся, пыхтит, отдышаться не может.