Александр Лаврик - В долине белых черемух

Подбежал хохоча ездок. Кирьку взорвало. Так бы он еще полежал, но задета мужская гордость! Потряхивая малость вывихнутой рукой, он грозно приказал:

- Б-бери, сопляк, своего д-дурака и к-катайся на нем мимо нас!

Но тут перед ним раскрылось такое, что у него подбородок отвис-

Маленькая смуглая рука покопалась за воротником дошки и вытащила две косищи чуть не до колен. На Кирьку гневно уставились глазенки, словно нарисованные черной тушью. И без того маленькие, а еще с прищуром глядят: почто, мол, обзываешься? Эх, спутать такую девчонку, назвать ее сопливым пацаном! Другой бы на Кирькином месте захныкал, а он взял и расхохотался. Сначала, правда, не получалось, вроде прокашливался, а потом наладился:

- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Девчонка смотрела на него, как на дурачка, брезгливо оттопырив алые бантики пухлых губ. Такой оборот Кирьку не устраивал, в дурачках ходить ему не к лицу.

- Т-тебе нисколько не смешно?-заикаясь, со скорбным лицом обратился к ней Килька.

- Т-теперь смешно!-подхватила незнакомка и разразилась удивительно звонким смехом.

Он одобрительно хлопнул ее по плечу.

- М-молодец, характер у тебя мой - никогда не унывать. Со мной, брат, не пропадешь. Сегодня м-медведя укокошил!

Услышав такое, девушка поглядела на него удивленными глазами и быстренько представилась:

- Меня зовут Кучуй. Катя значит. Туркуланова Катя.

Кирька протянул свою мужскую руку.

- Кирилл Метелкин.

Привязанный к дереву олень покосился им вслед и, чтобы забыть пережитый страх, принялся щипать отсырелый в ночных росах зеленоватый ягель. Парень вел Катю на стан, земли под собой не чуя. Даже пробовал брать ее под руку, да больно уж семенила она в своих расшитых красным и синим бисером унтах, не попадала в такт его широким шагам. Не будет же он, взрослый мужчина, перебирать лапками, как речной кулик…

Когда они пришли на стан, Катя достала из дошки бумажный треугольничек и передала вышедшему из палатки старику. «Непорядок!» - дал Кирька понять Кате своим строгим взглядом. Неужели не могла вручить ему? В экспедиции он не последний человек, а если потоньше разобраться, то поглавнее других-прочих.

- Оленеводы в гости зовут,- сказал с улыбкой Кыллахов, прочитав письмо.

- Приезжайте соревноваться в танцах и играх,- от себя добавила Катя.

- Т-тогда б-берегитесь!

- С радостью побываем у вас,- сказала Наташа. Ей никогда не приходилось видеть стойбище, и, судя по этой девочке в таком экзотическом наряде, там было очень интересно.

- Ты чья? - внимательно вглядываясь в лицо Кати, спросил Кыллахов.

- Я - мамина и бабушкина,- хитровато улыбнувшись черными глазками, ответила таежница.

- У вас в стойбище горбатая Варвара не живет? - поинтересовался старик.

- Ты, наверно, спрашиваешь про дикую Варвару? - переспросила Катя.- Она давно одичала и ото всех бежит. Говорят, она по ночам, как рысь, подкрадывается к стойбищу и подслушивает. Ее в старину хорошо знала моя бабушка Хачагай.

- Хачагай жива? - изумился Ксенофонт, и волнение охватило его стариковское сердце.- Передай ей поклон от бывшего батрачонка Кены. Она должна вспомнить мое имя. Увези ей подарок - кусок свежей медвежатины.

Катя пообедала и засобиралась в обратный путь. Сначала Ксенофонт, а затеял Кирька хотели проводить ее хоть до полдороги, но Катя отказалась от провожатых. Она ловко вскочила в седло и легким ветерком помчалась на своем резвом черном учуге. Кирька стоял на поляне и приветно махал ей вслед.

- Н-ну и д-девчонка! Ч-чистейший самородок!

Два дня с утра до ночи -они работали не разгибаясь. По всем признакам не должно быть русло Юргачана пустым, а в лоток ничего не попадает. Одна морока…

Шатров съездил к спрятанному в кустах дощанику и привез праздничные наряды для предстоящей встречи с оленеводами. Больше всех переживал Кирька, сам себя назначивший главным дирижером предстоящего концерта. Был бы ансамбль братьев Метелкиных в полном составе - первый приз наверняка достался бы геологам! А тут из кого склеишь музыкальный коллектив? Кинулся он к своей бруньке-балалайке, а та отсырела, гундосит, будто три месяца насморком болела. Гитара хрипела, как старый пропойца. Шатров заупрямился: не хочет цыганские пляски репетировать, он, мол, уже не цыган. Ксенофонт расхворался, ему и вовсе не до песен. Кирька от расстройства из себя выходил. «Во саду ли, в огороде» никто петь не соглашался, а «Бирюсинку» он не мог подобрать на своей бруньке. Но Кирька не собирался вешать голову. Греет сердце балалайке, лупит всей пятерней по струнам, подпевает: «Выйду, выйду я в рожь высокую»,- а у самого перед глазами все время стоит черноокая Катя Туркуланова. Отвел он в песне душу.

Уснули далеко за полночь, но встали с первыми признаками рассвета, быстро оседлали лошадей, подвязали вьюки. Ксенофонт и Наташа отправились верхом, парни зашагали вслед. Кыллахов, как и тогда, в устье Юргачана, ехал в лучшем своем костюме, при всех наградах. Путь им предстоял на перевал - все время в гору, но Кирька шел с балалайкой в руках, наяривал залихватские переборы и пускался чуть не в припляс. Сергей, выставив русую бороду, шагал широко и без устали, но и Шатров не отставал ни на шаг. Оба они молчали. Кирька догадывался почему, но сейчас его это абсолютно не интересовало: он радовался предстоящей встрече с Катей. А вокруг зеленела тайга, голубели склоны гор, чуть-чуть тронутые осенней позолотой.

Всю дорогу Кыллахов разучивал с Наташей якутскую скороговорку - чабыргах. Требовалось на одном дыхании с пулеметной скоростью произнести несколько десятков слов. Наташа оказалась способной ученицей, быстро запоминала слова, и под конец у них стал получаться довольно веселый диалог: сварливая жена выводит своего молчаливого мужа из терпения, и тот переходит на такую скороговорку, что бедная говорунья слово вставить не успевает.

- Если расскажешь чабыргах, тебя сразу за таежную девушку признают, как. своя будешь,- сказал старик. Он был доволен ученицей. Конечно, Наташа многие слова выговаривала неточно, но ведь это еще больше могло рассмешить.

- Мне самой интересно,- призналась Наташа.- Я запишу текст, студентам продемонстрирую.

- В стойбище есть столетняя бабушка Хачагай,-сказал Ксенофонт.- Она, однако, знает про Озеро Загадок…

Старик не договорил. Они уже выбирались на седловину. Слева круто дыбился в небо скалистый неприступный Туркулан в белой горностаевой шапке снегов. Справа тянулся длинный обрывистый отрог, идущий далеко-далеко на северо-запад. Но не они завладели вниманием Кыллахова. Он не сводил глаз с утеса, который поднимался гранитной пирамидой посредине перевала. Голый серый камень. Лишь на одном выступе виднелся кустик горной березки. Стиснув зубы, старик хмурил короткие широкие брови, тер воспаленные глаза. С того метельного морозного дня двадцатого года не бывал он здесь…