Иштван Декан - Пути-дороги

Тем не менее нас иногда беспокоила мысль об отсутствии практических занятий по расстановке мин и их обезвреживанию, наведению переправ, более того, за все шесть месяцев нахождения на формировании мы не провели ни одной боевой стрельбы. Подготовка к войне представлялась нам несколько иной, но скоро мы смирились со столь легкой жизнью.

Чувствовали мы себя как на курорте. Командир роты старший лейтенант Тот своим добрым отношением к нам быстро завоевал наши искренние симпатии. В конце недели в казарме буквально никого не оставалось: все уходили до восьми часов понедельника в увольнение. Все выходные дни я всегда проводил дома, у родителей, потому что до нашей деревни Дьёрвар от Сомбатхея было всего около двадцати пяти километров.

Каждый раз, когда поезд подходил к Дьёрвару, меня охватывали воспоминания детства. Вот, не доезжая до Сомбатхея, село Вашвар, где я учился в школе, а потом два с половиной года ходил в учениках официанта в ресторане «Зеленое дерево».

Деревня наша лежала в трех километрах от железнодорожной станции. Дорога туда была знакома мне до мельчайших подробностей, я знал каждый камень, каждое придорожное дерево. Неподалеку от станции, на опушке леса у пересечения железной дороги с шоссе Вашвар — Залаэгерсег, стоит сторожка номер 78 путевого обходчика, или, как ее у нас называют, будка. Здесь я родился, здесь вырос и прожил первые десять лет своей жизни. В этой будке жил мой отец, который день и ночь следил за шлагбаумом, каждый день обходил свой шестикилометровый участок железной дороги. Обходчиком отец проработал тридцать пять лет, а когда ушел на пенсию, мы переехали в свой домик, стоявший на краю села. В доме было две комнаты и кухня. До этого же нам приходилось жить только в сторожках. Все они всегда стояли у железной дороги и были одинаково маленькими: одна комнатка и кухонька. Нас же в семье было десять детей. Я был девятым. Часто дома находились одновременно семь-восемь человек.

Росли мы в настоящем семейном гнезде. К вечеру сторожка превращалась в спальню, сплошь заставленную койками и заваленную соломенными мешками-матрацами. Разумеется, кровати были не у всех, да все они и не поместились бы в сторожке. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. Отец сколотил из досок несколько корытообразных лежанок, точно по размеру мешка с соломой. На день мы заталкивали их под кровати, а на ночь заставляли ими всю квартиру. Но даже тогда на каждое место приходилось по два человека. Двое младших детей спали обычно с родителями: один между ними, второй в ногах — «валетом».

Шоссе оживлялось особенно в воскресные дни, когда по нему на базары и ярмарки катили подводы в Вашвар, Кёрменд, Сомбатхей.

В течение долгих лет внешний мир для меня был связан с этой шоссейной дорогой, по которой двигались бесчисленные повозки и шли праздничные шествия, когда толпы народа, растянувшись на многие сотни метров, с хоругвями и песнопениями медленно направлялись на вашварский престольный праздник.

Наша сторожка славилась вкусной колодезной водой. И может быть, именно поэтому люди, шедшие на праздник, делали возле нее последнюю остановку для отдыха перед Вашваром. Они рассаживались на лужайке под благодатной тенью деревьев и вдоволь пили вкусную воду.

К приему идущих на праздник людей отец готовился заранее — ведь в одной такой процессии принимали участие двести — триста человек. Мы выставляли к колодцу чисто вымытые деревянные бадьи и, заслышав пение приближавшейся со стороны Дьёрвара колонны, быстро наполняли их водой. Из бадьи воду могли черпать своими керамическими кружками сразу четыре человека.

До шести лет я жил, как мне казалось, в каком-то сказочном мире. Лес, раскинувшийся сразу за нашей сторожкой, был для меня родным домом, его деревья, кусты и цветы — моими лучшими друзьями, а наша собака Сухи — постоянным спутником в моих играх. На много километров вокруг я знал каждое дерево, каждый куст, но самым любимым для меня местом был шелковичный сад.

В него от нашей сторожки через лес вела одна-единственная тропинка, вдоль которой росли огромные платаны и дубы, сменяемые кое-где ясенями и липами. Даже в ясный солнечный день под этими деревьями царил приятный полумрак. В одном месте тропу пересекал небольшой ручей с болотистыми берегами, поросшими полевыми цветами. Замысловато пропетляв несколько сот метров, тропинка выбегала на большую поляну, заросшую травой, обсаженную почти правильными рядами старых шелковиц. Ягоды с этих деревьев, белые, черные и дымчатого цвета, обычно толстым слоем покрывали землю под деревьями.

Заработная плата обходчиков была очень низкой, поэтому им и приходилось вести свое хозяйство, чтобы хоть как-то прокормить семью. С обеих сторон от железной дороги к сторожевой будке приписывалось столько луговой земли, сколько нужно было для содержания двух коров. Коровы эти и были нашими главными кормилицами. Когда мама еще только начинала доить их, мы уже выстраивались у дверей коровника с кружками в руках и пили теплое парное молоко. Часто наш завтрак и полдник, а иногда и ужин состояли из одного молока или кофе с молоком. Накрошив в кофе с молоком хлеба, мы наедались от пуза. Хлеб пекла мама в печи во дворе один раз в неделю по шесть караваев размером с колесо от телеги. Один из них мы съедали сразу же, еще горячим, в тот же день. Остальные пять растягивали на оставшиеся шесть дней.

Летом кроме творога и молока в наше меню входили еще и грибы. Грибов собирали много.

Родители научили нас различать пять-шесть видов съедобных грибов, их-то мы и собирали в течение многих лет. Очень часто мать, бывало, говорила: «Что же подать на ужин этой голодной ораве? Ну ладно, ребята, бегите-ка в лес да соберите грибов!»

Мы выходили втроем-вчетвером в лес и за какой-нибудь час набирали их столько, что хватало на всех. Иногда мама добавляла в грибы несколько яиц.

Держали мы, естественно, и кур, которых пускали в основном на подножный корм. Они уже привыкли к довольно странной жизни. Так, например, на ночь они не шли в курятник, а взбирались, как фазаны, на старую яблоню или ореховые деревья, раскинувшие свои кроны у сторожевой будки. Часто на них нападали жившие в лесу лисы и хорьки, и тогда поднимался страшный переполох. Иногда наша собака Сухи вступала с лисами в кровавые схватки.

А наши кролики полностью одичали. Жили они в глубоких норах в коровнике, кормились в лесу, где спаривались с дикими зайцами. И уже ни внешним видом, ни поведением они не напоминали домашних кроликов. Свое потомство они выводили тоже в норах.

Как только я вышел из младенческого возраста, на меня была возложена обязанность стеречь и пасти коров. Это была очень ответственная задача, так как пастбище располагалось с двух сторон от железнодорожного полотна и при приближении поезда коровы часто выбегали на дорогу и в испуге мчались по ней перед паровозом. Нередко из-за них останавливались даже скорые поезда.