Генрик Сенкевич - В дебрях Африки

«Тут уж моя «муха» не заболеет лихорадкой», – с радостью думал Стась.

Разговор завязался опять о слоне, так как Нель не могла говорить ни о чем другом и не переставала восторгаться его величиной, хоботом и бивнями, которые у него действительно были огромные. В конце концов она обратилась к Стасю:

– Не правда ли, Стась, какой он умный?

– Как Соломон, – ответил Стась, – но из чего ты это видишь?

– Как только я его попросила, чтоб он не пил больше, он сейчас же меня послушал.

– Если он до сих пор не учился по-английски и все-таки понимает, то это в самом деле нечто необычайное.

Нель поняла, что Стась трунит над нею, и, надув немного губки, проговорила:

– Говори себе что хочешь, а я уверена, что он очень умный и скоро привыкнет к нам и станет ручным.

– Скоро ли, не знаю, но стать ручным он может. Африканские слоны, правда, более дики, чем азиатские, но все-таки я думаю, что Ганнибал, например, пользовался африканскими.

– А кто такой был Ганнибал?

Стась посмотрел на нее со снисходительно-пренебрежительной усмешкой.

– В твоем возрасте, – сказал он, – таких вещей еще не знают. Ганнибал был великий карфагенский вождь, который употреблял слонов в войне с римлянами. А так как Карфаген находился в Африке, – то, значит, слоны у него были африканские.

Дальнейший разговор их прервал громкий рычащий крик слона, который, наевшись и напившись, начал трубить, неизвестно – от радости или от тоски по полной свободе. Саба вскочил и начал лаять.

– Вот как, – проговорил Стась, – теперь он сзывает товарищей. Хорошее будет дело, когда их сбежится сюда целое стадо.

– Он скажет остальным, что мы были добры с ним, – торопливо ответила Нель.

Стась, не боявшийся опасности, так как рассчитывал на то, что если бы сбежалось в самом деле целое стадо, то его испугал бы огонь костра, проговорил, усмехаясь:

– Хорошо, а если все-таки слоны сбегутся, ты не будешь плакать от страха?! Нет, у тебя на глазах только выступит пот, как было уже два раза.

И он стал шутя поддразнивать ее:

– Я не плачу, у меня только пот на глазах…

Нель, однако, по его веселому лицу догадалась, что никакая опасность им не грозит.

– Когда мы его приручим, – сказала она, – у меня глаза уже больше никогда не будут потеть, хотя бы кругом рычали хоть десять львов.

– Почему так?

– Он нас тогда защитит.

Стась заставил замолчать Саба, который не переставал отвечать слону, и, задумавшись немного, ответил Нель:

– Ты забыла об одном: ведь мы здесь навеки не останемся, а поедем дальше. Я не говорю сейчас… Место здесь хорошее и здоровое. Я думаю здесь, пожалуй, остаться… на неделю, может быть, на две, и тебе и нам – всем полезно отдохнуть. Но хорошо! Пока мы будем тут, ты будешь кормить слона, хотя для всех это будет изрядная работа. Но ведь он в западне; как же мы возьмем его с собой? Что же тогда будет? Мы уедем, а он тут останется и, не имея пищи, опять будет мучиться, пока не околеет. Тогда нам будет его еще больше жалко…

Нель очень опечалилась и некоторое время сидела молча, не находя, по-видимому, что ответить на эти справедливые рассуждения. Но через минуту она подняла головку и, откинув назад волосы, опускавшиеся ей на глаза, обратила на Стася полный доверчивости взгляд.

– Я знаю, Стась, – сказала она, – что если ты захочешь, то выведешь его из ущелья.

– Я?

Нель, протянув пальчик, прикоснулась им к руке Стася и повторила:

– Ты.

Хитрая маленькая женщина понимала, что ее доверие польстит мальчику и что с этой минуты он начнет думать, как бы освободить слона.

Ночь прошла спокойно, и хотя на южной стороне неба скопилось много туч, утро встало совсем ясное. Кали и Меа, по приказанию Стася, занялись тотчас после завтрака собиранием дынь, стручков акации, свежих листьев, травы и всякого иного корма для слона. Все это они складывали на краю ущелья. Так как Нель хотела непременно сама кормить своего нового друга, то Стась выстругал для нее из молодой ветвистой смоковницы нечто вроде вил, чтобы ей легче было сталкивать припасы на дно ущелья. Слон трубил с самого утра, прося, по-видимому, корма, и, когда увидел на краю ущелья ту же белую крошку, которая накормила его вчера, встретил ее радостным бульканьем и тотчас же протянул к ней свой хобот. При дневном свете он показался еще больше, чем накануне. Он был страшно худ, но выглядел гораздо бодрее, и в его маленьких умных глазах, которые он поворачивал к Нель, светилась радость. Нель утверждала даже, что передние ноги у него потолстели за ночь. Она начала сталкивать ему корм с таким усердием, что Стасю пришлось ее удерживать и, в конце концов, когда она уже чересчур устала, самому сменить ее. Им обоим было очень весело; особенно забавляли их капризы слона. Сначала он ел все, что ему падало под ноги. Но вскоре, утолив первый голод, он стал разборчив. Когда ему попадалось растение, которое он не очень любил, он отряхивал его о передние ноги и потом подбрасывал хоботом вверх, точно желая сказать: «Сами кушайте это лакомство». Наконец, утолив свой голод и жажду, он начал с видимым удовольствием обмахиваться своими огромными ушами.

– Я уверена, – заявила Нель, – что если бы мы спустились к нему, он нам не сделал бы ничего плохого.

И она начала кричать ему:

– Слоник, милый слоник, не правда ли, ведь ты ничего не сделал бы нам плохого?

И когда слон кивнул в ответ хоботом, она обернулась к Стасю:

– Вот видишь, он говорит, что не сделал бы!

– Очень может быть, – ответил Стась. – Слоны очень умные животные. Он понял, по-видимому, что мы ему нужны. И даже, кто знает, может, он чувствует к нам даже благодарность. Все-таки пока лучше еще не пробовать, а особенно – пусть не пробует Саба; его-то он, наверно, убьет. Со временем, может быть, и они подружатся.

Дальнейшему восхищению слоном помешал Кали, который, предчувствуя, что ему придется каждый день трудиться, чтоб кормить слона, подошел к Стасю и, широко ухмыляясь, проговорил:

– Великий Господин убить слона, а Кали его кушать, а не собирать траву и ветки.

Но Великий Господин был очень далек от желания убить слона и, будучи от природы очень пылким, возразил ему не без раздражения:

– Ты осел.

Но, к несчастью, он забыл, как будет «осел» на языке кисвахили, и сказал по-английски. А Кали, не понимая по-английски, счел, по-видимому, это слово за похвалу или одобрение, так как минуту спустя дети услышали, как он, обращаясь к Меа, хвастливо говорил:

– У Меа черная кожа и черный мозг, а Кали – осел. – И потом еще прибавил с гордостью: – Сам Великий Господин сказал, что Кали осел.

Между тем Стась, приказав обоим смотреть за Нель, беречь ее как зеницу ока, а если бы что случилось, тотчас же позвать его, взял ружье и пошел к оторвавшейся скале, закрывавшей вход в ущелье. Подойдя к ней, он внимательно осмотрел ее, исследовал все ее трещины, просунул прут в щель, которую нашел в нижней части каменной глыбы, тщательно измерил ее глубину, а затем медленным шагом вернулся к стоянке и, открыв ящик с патронами, начал считать.