Владимир Матвеев - Золотой поезд. Повесть

- Операция у него была вчера, - пробормотал появившийся сбоку надзиратель. - Не может он подняться-то.

- Чего врешь? Знаем эти операции. Взять его! - Солдаты схватили банкира и поволокли по коридору.

В конце кондора они бросили его, как мешок, на стоявшие за дверями носилки. Незажившие швы у больного лопнули. В гулких коридорах тюрьмы раздались хриплые, пронзительные крики. Арестанты, и без того встревоженные непрестанными выстрелами и уводом товарищей, заметались по камерам, стуча чем попало в двери и окна своих клеток. Небывалый шум наполнил тюрьму и несся через улицу к ближайшим домам.

- Да что вы там с ним возитесь, - подлетел к солдатам офицер. - Не видите разве, что он в самом деле недорезан. Получай, стерва! - Офицер выстрелил больному в голову - раз, другой, третий, толчком ноги опрокинул носилки и вместе с солдатами выбежал во двор.

- По домам. Хватит на сегодня.

Анненковцы построились и в пятом часу утра с песнями пошли к вокзалу.

На другой день весь город знал о расправе в тюрьме. Может быть, учредиловцы и на этот раз постарались бы как-нибудь не заметить ночного разбоя сибирских монархистов, если бы не расстрел банкира. Какие-то высокие покровители нашлись у погибшего банкира в среде чешского командования. Они поставили вопрос ребром о бесчинствах анненковцев. Делать было нечего. Комуч, в конце концов, попросил анненковцев честью удалиться восвояси. Атамановцы хмуро смотрели на остающийся позади самарский вокзал и грозили:

- Ну, погодите, господа эсеры, посмотрим, куда вы от большевиков побежите. Мы поговорим с вами по-настоящему в нашей родной Сибири.

Свои угрозы анненковцы выполнили через несколько недель: они расстреляли сибирских эсеров.

Видно было, что все ближе и ближе подвигается к Самаре фронт. Митинги и собрания учащались с каждым днем. Афиши кричали аршинными буквами о предстоящих выступлениях вождей. Рядом на заборах красовались приказы Галкина и Чечека о новых сроках призыва.

- Василий Михайлович, - обратился как-то раз к Реброву Мекеша, - сегодня приказ пришел: готовиться к свертыванию мастерских. Наверное, удирать собираются чехи. Куда ж я-то от беременной жены поеду? Для других Сибирь сладка, а мне на что сдалась?

- Подожди, Мекеша. Время еще не вышло. Может быть, и ехать никуда не надо будет, - ответил ему Ребров.

Мекеша взглянул на Реброва, и оба почувствовали, что они друг другу не враги.

- В гараже билеты раздавали. Пойдем на митинг, Василий Михайлович? - неожиданно предложил Мекеша.

- Пойдем, - охотно согласился Ребров, и они пошли в город.

Митинг был назначен в кинотеатре «Триумф». Еще задолго до начала большой, освещенный зал был полон. Огромное количество рабочих, главным образом из железнодорожных мастерских, в засаленных и черных от копоти рубахах, бросалось в глаза. Рабочие сидели, стояли в проходе, висели на подоконниках, перилах, облепляли колонны…

- Это боевые, вишь, приперли, - мотнул головой Мекеша на железнодорожников. - Запарят министра, - довольно усмехнулся он.

На трибуне зашевелились. Сухой, большеголовый человек в темных очках звякнул колокольчиком, выждал минуту, посмотрел на свои большие высохшие пальцы и сказал:

- Митинг объявляю открытым. В порядке дня два вопроса: текущий вопрос и вопросы заработной платы. От имени Комитета членов Учредительного собрания доклад сделает министр общественного благополучия товарищ Краска.

Большеголовый сел и ударил несколько раз в ладоши. По залу пробежали редкие аплодисменты.

Ребров пристально посмотрел на идущего к трибуне человека: маленький, толстоватый, похожий на юркого подрядчика.

«Краска! Он самый!» - подумал Ребров и невольно спрятался за чью-то спину.

Краска поправил черные усы, погладил себя по чуть лысеющей голове и заговорил:

- Товарищи. Я только что вырвался из Совдепии. Поэтому, быть может, вы отнесетесь к моим словам с бо?льшим доверием, чем к обычным сообщениям из третьих рук…

Он сделал паузу, отпил воды из стакана и продолжал:

- Сегодняшний день характеризуют три момента: изживание большевизмом самого себя; рост консолидации здоровых демократических сил; рост влияния и авторитета демократических сил в глазах общественного мнения Западной Европы. Начнем сначала. В самом деле, какие задачи ставил большевизм перед захватом власти? Вы все помните. Их можно купно определить как осуществление социализма в кратчайший срок. И вот этот большевистский «социализм» определяется на сегодняшнее число как величайшая разруха, гражданская война, похабный Брест-Литовский мир, голод и нищета…

Я социалист в течение полутора десятков лет и имею смелость прямо заявить, что исхожу из того основного положения, что до социализма нам в России еще далеко и что сейчас мы живем и долго еще будем жить в обстановке капиталистического строя… Поэтому я самый решительный противник большевистских социалистических опытов, которые только разрушили наше народное хозяйство…

Вы здесь купаетесь в изобилии сельскохозяйственных продуктов…

Московский рабочий вымирает с голоду на восьмушке овсяного хлеба…

Вы здесь хозяева своей страны.

В Москве хозяйничают немцы!

Вы свободны. Никто не смеет посягнуть на ваши личные права.

В Совдепии чрезвычайка день и ночь расстреливает рабочих.

Краска долго говорил перед молчаливой аудиторией. Он уже давно покончил с «консолидацией демократических сил», с телеграммой Пишона, приветствовавшего Комуч, и снова громил большевиков, призывая на их голову громы небесные. Наконец он кончил и, утираясь платком, опустился на стул.

Большеголовый председатель снова ударил в ладоши. Словно по команде, опять пробежали жидкие аплодисменты и замолкли. В зале зашевелились, задвигали стульями, защелкали пружинные сидения. Вдруг с задних рядов, где-то рядом с Ребровым, звонкий голос на всю залу уверенно прокричал:

- Врешь! Не верим!

Зал замер на мгновение, и в следующую минуту оглушительные аплодисменты разорвали тишину.

Председатель схватился за колокольчик. Бешено зазвонил, растопырив пальцы левой руки. Но еще более сильные, продолжительные аплодисменты заглушили колокольчик, крики председателя и Краски.

Зал долго не успокаивался. Большеголовый человек, передав колокольчик Краске, сам подошел к трибуне. Он заговорил о тяжелом финансовом положении страны, об огромных военных расходах и призывал рабочих временно подождать с увеличением заработной платы.

- У Комитета сейчас нет денег, - кричал он, - и вы, как сознательные граждане, должны понять это и не настаивать на осуществлении невыполнимых требований.

Едва он отошел на свое место к столу, как снова тот же громкий и уверенный голос прокричал: