Томас Майн Рид - Библиотека мировой литературы для детей, т. 39

Фелим вернулся к дверям хакале и снова занял сторожевой пост у двери с удовлетворенным видом актера, хорошо сыгравшего свою роль.

Целых десять минут длился этот дикий концерт: кобыла визжала, как недорезанный поросенок, а собака вторила ей заунывным воем, которому отвечало эхо с берегов ручья.

Эти звуки разносились на целую милю. Зеб Стумп вряд ли зашел дальше и непременно должен был их услышать.

Не сомневаясь, что Зеб не замедлит прийти, Фелим твердо стоял на пороге, надеясь, что незнакомка не повторит попытки войти — хотя бы до тех пор, пока он не будет освобожден от обязанностей часового.

Несмотря на все уверения мексиканки, он все еще подозревал ее в коварных замыслах; иначе почему бы Зеб так настаивал, чтобы его вызвали?

Сам Фелим уже оставил мысль о сопротивлении. Ему все еще мерещился блестящий револьвер, и он совсем не хотел ссориться с этой странной всадницей; он без разговоров пропустил бы ее в хижину.

Но был еще один защитник, который более решительно охранял вход в хакале и которого не испугала бы целая батарея тяжелых орудий. Это была Тара.

Протяжный, заунывный вой собаки то и дело сменялся отрывистым злобным лаем. Она тоже почувствовала недоверие к незваной гостье — поведение мексиканки показалось собаке враждебным. Тара загородила собой Фелима и дверь и, обнажив свои острые клыки, ясно дала понять, что проникнуть в хижину можно только через ее труп.

Но Исидора и не думала настаивать на своем желании. Удивление было, пожалуй, единственным чувством, которое она в эту минуту испытывала.

Она стояла неподвижно и молча. Она выжидала. Несомненно, после такого странного вступления должен был последовать соответствующий финал. Сильно заинтригованная, она терпеливо ждала конца этого спектакля.

От ее прежней тревоги не осталось и следа. То, что ока видела, было слишком смешным, чтобы испугать, и в то же время слишком непонятным, чтобы вызвать смех.

На лице человека, который вел себя так странно, не было заметно улыбки — оно оставалось совершенно серьезным. Было ясно, что этот чудак совсем и не думал шутить.

Она продолжала недоумевать, пока между деревьями не показался высокий человек в выцветшей куртке и с длинным ружьем в руках. Он почти бежал.

Он направлялся прямо к хижине. Когда девушка увидела незнакомца, на ее лице появилось выражение тревоги, а маленькая рука крепче сжала револьвер.

Это было сделано отчасти из предосторожности, отчасти машинально. И неудивительно: кто угодно встревожился бы, увидев суровое лицо великана, быстро шагавшего к хижине.

Однако когда он вышел на поляну, на его лице появилось не меньшее удивление, чем то, которое было написано на лице девушки.

Он что-то процедил сквозь зубы, но среди все еще продолжавшегося шума его слова нельзя было расслышать, и только по жестам можно было предположить, что вряд ли они были особенно вежливыми.

Он направился к лошади, которая по-прежнему визжала, и сделал то, чего никто, кроме него, не посмел бы сделать — он поднял хвост у обезумевшей кобылы и освободил ее от колючек, которые так долго ее терзали.

Сразу воцарилась тишина, потому что остальные участники хора, привыкнув к дикому ржанию кобылы, давно уже замолкли.

Исидора все еще ничего не могла понять и, только бросив взгляд на комическую фигуру в дверях хижины, догадалась, что толстяк удачно выполнил какое-то поручение.

Но от самодовольства Фелима не осталось и следа, как только Стумп с грозным видом повернулся к хижине. Даже присутствие красавицы не могло остановить потока его ругани.

— Ах ты болван! Идиот ирландский! Для чего, спрашивается, ты меня вызвал сюда? Я только что прицелился в огромного индюка, фунтов на тридцать, не меньше. Проклятая кобыла спугнула его, прежде чем я успел спустить курок. Теперь пропал наш завтрак!

— Но, мистер Стумп, вы же сами приказали мне! Вы сказали, что если кто-нибудь придет сюда…

— Ну и дурень же ты! Неужели же это касалось женщины?

— Но откуда я мог знать, что это женщина? Вы бы посмотрели, как она сидит на лошади! Совсем как мужчина.

— Не все ли равно, как она сидит на лошади? Да разве ты раньше не замечал, садовая голова, что все мексиканки так ездят? Сдается мне, что ты на бабу похож куда больше, чем она; а уж глупее ее ты раз в двадцать. В этом я уверен. А ее я видел несколько раз да и слыхал о ней кое-что. Не знаю, каким ветром ее сюда занесло. И вряд ли от нее это узнаешь — она говорит только на своем мексиканском наречии. А я его не знаю и знать не хочу.

— Вы ошибаетесь, мистер Стумп. Она говорит и по-английски… Правда, сударыня?

— Немножко по-английски, — отвечала мексиканка, которая до сих пор слушала молча. — Чуть-чуть.

— Вот те и на! — воскликнул Зеб, слегка смутившись. — Извините меня, сеньорита. Вы немножко болтаете по-английски? Мучо боно — тем лучше. В таком случае, вы можете сказать мне, зачем вы сюда пожаловали. Не заблудились ли вы?

— Нет, сеньор… — ответила она, помолчав.

— Так, значит, вы знаете, где вы?

— Да, сеньор… Да… Это дом дона Морисио Зераль?

— Да, это так. Лучше-то вам его имени не произнести… Эту хижину трудно назвать домом, но он действительно здесь живет. Вы хотите видеть ее хозяина?

— О сеньор, да! Я для этого и приехала.

— Ну что ж, я не стану возражать. Ведь вы ничего плохого не задумали? Но только — что пользы? Он же не отличит вас от своей подметки.

— Он болен? С ним случилось несчастье? Вот он сказал мне об этом.

— Да, я ей сказал об этом, — отозвался Фелим.

— Так и есть, — ответил Зеб. — Он ранен. И как раз сейчас он немножко бредит. Я думаю, серьезного ничего нет. Надо надеяться, что он скоро придет в себя.

— О сеньор, я хочу быть его сиделкой, пока он болен! Ради бога, разрешите мне войти, и я стану ухаживать за ним. Я его друг, верный друг.

— Что же, я в этом не вижу ничего плохого. Говорят, это женское дело — ухаживать за больными. Правда, я сам не проверял этого с тех пор, как похоронил свою жену. Если вы хотите поухаживать за ним — пожалуйста, раз вы его друг. Можете побыть с ним, пока мы вернемся. Только последите, чтобы он не свалился с кровати и не сорвал свои повязки.

— Доверьтесь мне, сеньор. Я буду оберегать его, как только могу. Но скажите: кто его ранил? Индейцы? Но ведь их нет поблизости. Он с кем-нибудь поссорился?

— Об этом, сеньорита, вы знаете столько же, сколько и я. У него была схватка с койотами. Но у него разбито колено, и койоты тут ни при чем. Я нашел его вчера незадолго до захода солнца в зарослях. Он стоял по пояс в ручье, а с берега на него уже собрался прыгнуть пятнистый зверь, которого вы, мексиканцы, называете тигром. Ну, от этой опасности я его спас. Но что было раньше, это для меня тайна. Парень потерял рассудок, и сейчас от него ничего не узнаешь. Поэтому нам остается только ждать.