Владимир Козлов - Кофе от баронессы Кюцберг

– Вы, думаете, что меня кто – то может подрядить на эту работу? – спросил Колчак, – ошибаетесь, это я могу заказать, но я этого не сделаю по той причине, что уважаю Надежду, и среди моих друзей и знакомых нет увлечённых людей марками.

Носов отложил авторучку и, выпрямив спину, положил обе руки на стол, не отводя от Вовки испытывающего взгляда:

– Давай по порядку мне расскажи, как ты приходил к больной Юргиной. Как ты открывал дверь, как перемещался по квартире.

Колчак рассказал ему, как всё на самом деле было, что у него находился два дня ключ, от её квартиры, так, как она не могла ходить, а за ней нужен уход. Утром шестого ноября он ключ оставил у неё на столе. После чего её больше не видал и проведывать не приходил потому, что она начала выздоравливать. А одиннадцатого ноября, то есть завтра она должна была идти оформляться на работу в милицию.

– Понимаешь, Колчин, почему у тебя положение неважнецкое? – взял он со стола авторучку.

– Догадываюсь, что вы хотите сказать, – мол, у Колчина был ключ от квартиры в кармане. Он мог сделать слепок и изготовить второй ключ. Зная, что Андрей в больнице, в отсутствии хозяйки прошарил комнату. Нашёл марки, положил их в мешок и незаметно вышел.

– Да, примерно так выглядит моя версия, – сказал следователь. Ты её находишь не логичной?

– А вам не приходит в голову, что любой сосед, родственник, мог на моём месте заниматься такой добродетельностью, как ухаживание за больным человеком и вы бы его ставили под подозрение? Вы тоже могли быть вместо меня. Правильно я говорю начальник?

– Мог бы и я ухаживать за больной Юргиной? – переспросил следователь, – отвечаю, – да мог, но у меня, понимаешь – ли, биография чистая, а у тебя пробы негде ставить. И отмывать тебе её придётся ой, как долго, – сказал Носов, – потому что тебя Колчин по всем характеристикам исправительных учреждений характеризуют, как вероломного и матёрого элемента.

Колчак переменился в лице, факты действительно говорили против него, к тому – же в квартире полно его отпечатков пальцев осталось:

– Начальник, я бы извинился перед вами, если бы вас чуточку знал и уважал, – после кроткой паузы сказал Колчак. – То, что я сейчас вам скажу, можете принять на свой счёт и сделать выводы. Так вот слушайте: – Умный человек ни когда не станет отдирать изношенные подмётки с добротных голенищ сапог, а выбросит всё в хлам. Вы заглянули в моё прошлое, и пытаетесь мне инкриминировать преступление, которого я не совершал и только потому, что вам не понравилась моя биография. Биография может быть у знаменитого человека, у Толстого или Чехова, а у простого человека сущность. Умный человек будет разбираться в ситуации, профессионально опираясь на реалии событий. А что такое биография для простолюдина. Это выдумка идиотов любящих заглядывать за пазуху соседу или соседке под подол. Плевал я на неё. Я в университет, когда поступал, сам не заполнял её. Дал пачку сигарет, одному мукарю, он мне начеркал, что – то. Добровольно раздевать, свою душу через писанину, я ни перед кем не собираюсь. И ещё о биографиях. Маршал Жуков и Маршал Конев, были офицерами царской армии, а вам должно быть хорошо известно, что до Сталинских времён к таким людям относились с недоверием. А эти люди с подмоченной биографией, привели Советский Союз к великой победе, выиграв войну у фашистов. А генерал армии Власов, имевший чистую биографию, сдал немцам две армии и создал вместе с Гитлером свою армию, чтобы воевать против своего народа. Вот вам и доверяй биографиям, – закончил Колчак.

Следователь внимательно выслушал Колчака, и словно пережёвывая его отрицательное мнение к биографиям, сказал:

– С таким мышлением, тебе надо было родиться, немного раньше в конце девятнадцатого века, глядишь, и у тебя была своя биография. А ты родился с запозданием, поэтому я тебя задерживаю на семьдесят два часа. Такое право мне даёт закон, и тебе это хорошо известно. Но ты для нас пока не обвиняемый, а подозреваемый. Думаю, что за эти трое суток, мы накопаем или улики против тебя или освободим за недостаточностью тех – же самых улик.

…Колчак противоречить ему не стал. Догадывался, что действовал Носов явно не по своему усмотрению, а по указке вышестоящих органов. Но желание заехать по этой самодовольной рыжей харе у него было велико. Вовку отвели в КПЗ, сняли с него ремень и шнурки. Вытащив всё из карманов, деньги, ключи, завели в камеру. В неё он вошёл злой, грязно сквернословя, проклиная законы, и ментов. Закрывавший за ним дверь дежурный по КПЗ открыл следом кормушку и предупредил его:

– Колчин, услышу ещё мат, пойдёшь у меня на пятнадцать суток.

– Если ты мне такую канитель устроишь, то ты и будешь сам молиться, чтобы у меня эти сутки быстрее прошли.

– А, что ты мне сделаешь, плохого? – спросил мент.

– Да ничего я тебе делать не буду, но камеру мыть и парашу выносить будешь сам. Это я тебе обещаю, а не будешь, прокурора позову.

– Это почему я должен парашу выносить? – недоумевал мент.

– А ты господин урядник знаешь досконально свою должностную инструкцию? – спросил Колчак

– Я охранять вас должен, чтобы вы здесь не безобразничали и не сбежали, а если, что у меня есть свисток, – он вытащил из кармана свисток болтающейся на сапожной дратве.

– Свисток я тебе завтра утром в попку твою румяную забью, когда поведёшь меня на оправку.

– Пистолет у тебя хоть есть? – донимал его Колчак

– Если надо найдём, – похлопал он себя по кобуре.

– У тебя там кусок сала или бабки от поборов лежат, когда вы старушек щипаете на улицах за незаконную торговлю овощами со своих огородов.

– Ты чего такой злой? Обидели тебя? – спросил дежурный.

– На обиженных воду возят, а меня разозлили. Не дали проводить друга в последний путь – перешёл у них разговор в нормальное русло.

– Особо не отчаивайся, может, завтра разберутся и отпустят, – сказал милиционер.

– Благодарю, обрадовал, – но хоронят его сегодня. А ты вроде и пархатый, но вроде не злой мужик. Хочешь я тебе за это анекдот, про кондитерскую фабрику расскажу?

– Валяй, я люблю анекдоты слушать.

– А жопа не слипнется?

– Нет, что с ней случится, – не поняв насмешки, – ответил дежурный.

Обитатели камеры весело рассмеялись, а дежурный с непонятливым лицом выглядывал из кормушки. Затем быстро её закрыл.

– Вот это лицо нашей рядовой милиции, ни ума, ни юмора – сказал Колчак.

После этого за дверью раздался смех дежурного. Он тут – же открыл кормушку вновь:

– Понял я твой анекдот, сейчас я своего старшого подколю, а ещё расскажешь? – попросил он.

– Позже, – пообещал Колчак.

…Вовка внимательно посмотрел на обитателей камеры. На него смотрели пять пар удивлённых глаз, среди которых был молодой мальчишка лет пятнадцати. Остальным Колчак определил мысленно свои статьи, один комнатный петух, другой поросёнка в деревне умыкнул, а третий с опухшей мордой наверняка, что ни будь в пивнушке начудил, что вспомнить не сможет. Пятый, похоже, был из бомжей и расположился он на полу, а не, где все на нарах. Спрашивать Колчак ни у кого не стал про их статьи, а попросил сдвинуться, чтобы они освободили место у стенки, положив рядом с собой паренька. Сняв с себя куртку, он свернул её и бросил под голову. Только потом улёгся на голые нары. Закрыв глаза, Колчак стал обдумывать, что могло с ним произойти, почему он попал в поле зрения милиции. Сокамерники после того, как пришёл Колчак, стали разговаривать тихо, думая, что он спит.