Владимир Козлов - Кофе от баронессы Кюцберг

– Вовка засунул руку в карман и извлёк из кармана ключ, помотав им перед глазами Андрея.

– Будешь ещё вякать не по делу и тебя на досуге трахну, – сказал ему шутя Колчак и пошёл домой.

Вовка тихо зашёл в свою квартиру. Дома все спали.

Он нырнул под тёплое одеяло к Полине и тут же уснул.

Разбудила его жена через два часа.

– Вставай, весь выходной проспишь, – осторожно толкала она его за плечо. – Посмотри, какая погода чудная на улице. Солнце светит, и тихо. Пошли до моей мамы прогуляемся?

– Полин сходи одна, я посплю ещё немного, – отказался он.

Когда Вовка дождался, ухода Полины, он просунул свои ноги в брюки, нащупал в кармане ключ от Надиной квартиры и прошёл в ванную.

Вскоре он своим ключом открывал дверь Надеждиной квартиры. Она была уже на ногах. В квартире был наведён порядок. Надя приятно была удивлена, увидав его вновь у себя, невзирая на то, что сегодняшняя ночь отобрала у него много сил.

– Тебе нравится открывать мою квартиру своим ключом? – спросила она.

– Да в этом, что – то есть необыкновенное. Ключ меня вдохновляет и позволяет думать, что если я вставлю его в замочную скважину и поверну, то передо мной откроется большой простор для отведения души.

– Да, я убедилась сегодня ночью, – прижалась она к нему, – и не только большой простор для души, но и удобный плацдарм для оскорбления внутренних органов, – засмеялась она. – Неужели ты так сильно ненавидишь милицию или ты действительно мелкий хулиган.

– Надь я ко всем людям отношусь одинаково. Я люблю всех людей, неважно кем он работает. Правда, к конкретным лицам отношусь так, чего они заслуживают. Могу даже бывшего врага сделать своим другом. Я не злопамятный, ты – же знаешь. Я хочу тебе сказать, что Андрей до сих пор думает, что марки взял я. Мы с ним вместе утром выходили из квартиры, и он мне нагло эту версию выдал. Я боюсь за тебя, как бы он ещё телегу не написал более высокому начальству.

– Пускай пишет, я ничего не боюсь. Я свободный человек и вправе поступать, как мне заблагорассудится. Мы ни при коммунизме живём, и о моральной чистоте говорить не хочу, только потому, что я женщина и человек. Я не хочу отрешаться от личных симпатий и антипатий. Эти земные черты характера человечества, присущи всем здравомыслящим людям, к коим я причисляю и себя. Ты разве не согласен со мной?

– Согласен, согласен, но ты должна понять, пока ты работаешь в милиции, нашу связь, надо маскировать. Тебя выгонят с работы с волчьим билетом, что ты и в школу после не устроишься.

– Я уйду сама скоро из инспекторов, – сказала она, – работа мне эта не нравится. Детишек на путь истинный наставлять. Это бестолковая работа. Я это поняла. Здесь должна быть построена государственная система. А у нас строить её никто не будет. Школа сейчас занимается преимущественно преподаванием. Бедные семьи, думают, как бы с голоду не умереть. Воспитывать надо не отдельных лиц, а семейные и школьные уклады и даже учреждения. Цербером я не хочу быть. Вчера мальчишка на моих глазах с витрины украл нагло головку сыра и бежать. Я за ним побежала, на каблуках. Долго так не набегаюсь. А сыр он стащил не от хорошей жизни. Мне много пришлось за месяц работы сталкиваться с такой ужасной нищетой в семьях. Страшно говорить. Гнидин обещал меня позднее перевести в уголовный розыск. Говорит, этот отдел пошлёт меня на областной конкурс красоты «МИСС – МИЛИЦИЯ». – Это он шутит так. – Ты коньяку, кстати, ещё хочешь? – вопросительно заглянула она в глаза Колчака.

Он, молча, утвердительно мотнул головой.

Надежда поставила перед ним непочатую бутылку Белого Аиста и шербет с лимоном. Колчак опрокинул рюмку в рот и отставил бутылку от себя, давая понять, что больше пить не будет. Он почувствовал, что его клонит ко сну. Коньяк в этот раз действовал на него, как снотворное.

– Надя, я пойду домой, что – то спать опять хочется, но ты не забывай про Андрея.

– Хорошо я ему сегодня скажу, чтобы он переселялся в комнату Лары. Пускай там живёт до защиты дипломного проекта. А ты приходи ко мне в любое для тебя удобное время, даже, когда меня нет дома. Запиши мой рабочий телефон.

– Надь я к тебе ещё в кабинет зайду, унизим некоторых краснопёрых на твоём рабочем столе.

– С тобой хоть под столом, хоть на сейфе, – она чмокнула его в губы перед выходом из квартиры и нежно сказала:

– Колчин, ты бесподобен. Я люблю тебя и не хочу думать, что ты когда – то отвергнешь Надьку. Тогда для меня наступят пасмурные дни.

Вовка вышел от неё и подумал.

«Полина скоро родит, может действительно уехать из города? Жить будет спокойней. Новые люди. Новые знакомства. Менты не знают меня. Не будут по пустякам дёргать. Тем более, Надежда сказала, что я у нашей милиции нахожусь в поле зрения. Надо покидать это больноё поле. Разведу мосты и вперёд без дрожи в коленках, уйду постигать новую жизнь и обживать неизведанные мною места. А жить в нищете и скитаться по частным квартирам это не для меня. На частную квартиру всё равно нужно будет уходить. Сколько там, в Осинках Сергей проживёт, это пока под вопросом? Надо начинать самостоятельно приучаться жить. Не век же под крылом у матери находится».

Он зашёл в магазин, купил хлеба и бутылку сладкой воды. После чего спустился в подвал к гостю из пурги. Тот уже не спал и, находясь в сидячем положении, потягивал сигарету:

– Не замёрз ночью? – спросил Колчак.

– Не, даже жарко было, – ответил он.

– Всухомятку не ешь, а то геморрой заработаешь, – положил Вовка на стол хлеб и воду. Позже я тебе супу горячего принесу.

– А ты мне ни чего не сделаешь? – тревожно спросил он.

– Тебя, как пацан зовут?

– Кирилл.

– Кирилл, я, что похож на злодея?

– Не – а, я знаю тебя. Ты Вова Колчак, – тюремщик бывший.

Вовка усмехнулся, но свой бывший статус заключённого с ребёнком не стал обсуждать:

– Ты Кирилл, посиди пять минут, я за свечкой схожу.

– А ты точно придёшь не обманешь?

– Зачем мне тебя обманывать.

Не прошло и десяти минут, как в сарае появился Колчак с Марекой. Колчак зажёг свечку и протянул Кириллу банку с тёплым рассольником. Кирилл с жадностью без ложки начал пить его.

– Ты, Кирилл, чей будешь? – спросил Марека.

– Коробков.

– У тебя отец Константин?

– Да, а мать Вера, – сказал мальчик. – Но я домой больше не пойду. Мне бы только собаку из дома забрать. Отец вчера сказал, если я не принесу сегодня на пятьдесят рублей пустых бутылок, то Джульфу на борщ пустит. Он уже съел у меня Пушка в прошлом году.

Кирилл отставил банку, и задрал на себе одежду, показав на своём теле следы побоев, которые нанесли ему родители.

– Вот суки поганые, – зло выругался Колчак.