Валерий Поволяев - До последнего мига

Море находилось от заставы недалеко, но Батманов морской рыбалкой не увлекался — не любитель был, хотя понимал: придёт время, речки встанут, рыба вся скатится в глубокие ямы и придётся выходить на лёд за навагой.

В промерзлых речках, спадающих с каменных гривен в море, Батманов ловил ныне гибких, плоских, похожих на змей миног. В ловушки миноги набивались так плотно, что их приходилось выколачивать оттуда вместе со льдом.

Деревенские ребята, прибывшие на заставу с пополнением из Смоленской, Орловской и Липецкой областей, миног не ели, опасливо морщились:

— Они кусаются! Это же змеи!

— Да какие это змеи? — досадливо морщился Батманов и швырял пяток миног на сковороду — те жарились без всякого масла, — потом смаковал их, сидя в своей комнате в командирском дощанике.

Рексу он отстригал головы и хвосты, пёс брал деликатесную еду аккуратно, словно бы боясь обжечься, перекатывал её во рту и проглатывал.

Приказ из штаба отряда насчёт олигарха до Батманова тоже дошёл, хотя и вызвал вполне законное недоумение: протяжённость границы которую обслуживает их застава — более трёхсот километров, неплохо бы иметь более точную наводку. Но более точной наводки не было.

Оставалось рассчитывать только на везение.

В тот день Батманов с утра вёл занятия с молодыми солдатами, рассказывал им, что такое граница и каковы есть приёмы маскировки в охране её, потом сел на «буран» — олигарх подкинул им пару таких машин в отряд, — и поехал посмотреть, как он сам сказал, «тылы пограничной линии». А если быть более точным — выехал на вольную охоту.

Морозило. Серый снег поднимался с земли, бил в лицо, затыкал пробками ноздри, пробовал выстебать глаза. Батманов отворачивал лицо в сторону, смотрел, не отстаёт ли от «бурана» Рекс, — Рекс шёл мощным шагом по следу, в сторону не отклонялся, снег в стороне от следа был слишком сыпучим, глубоким, в него можно было уйти вместе с ушами, Рекс это знал и из утрамбованного следа старался не выскакивать.

Иногда Батманов останавливался, нагибался и прямо с «бурана» поднимал какую-нибудь сшибленную ветку. Он колесил по пространству, исполосовывая: его вдоль и поперёк, со стороны казалось, что делает он это бессистемно, совершенно схоластически, но это было не так: Батманов разбил пространство на квадраты и теперь исследовал их. Делал он это тщательно, стараясь ничего не пропускать. Он начал так называемый системный поиск.

То же самое повторилось и на второй день, и на третий, и на четвёртый.

На седьмой день Батманов заметил в снегу, на старой колее нечто такое, что заставило его мигом сбросить газ — сделал он это так резко, что на «буране» заглох мотор.

В снегу, чуть припорошенная, лежала фанерная бирка, какие на рудниках привязывают к брезентовым мешкам с золотом, прежде чем отправить их на Большую землю, в плавильную печь. Батманов поднял бирку, стёр с неё изморозь, прилипшие соринки, прочитал, что написано. По всему выходило, что эта бирка была прикреплена к мешку с дорогим товаром недавно.

И совсем недавно оторвана. Оторвана вместе с пломбой — круглая свинцовая бобышка с суровым нитяным хвостом валялась неподалёку — Батманов увидел её и достал из снега.

…Постепенно он понял, каким конкретно путём уходило золото от дедка-олигарха, куда девались люди, куда исчезала техника, каким было дальнейшее движение мешков. Без крови и измены дело тут явно не обходилось.

Как-то вечером, когда уже всё встало на свои места, каждая фишка заняла своё место, он рассказал об этом капитану Сырцову.

Тот озадаченно потёр пальцами переносицу.

— Не ходил бы ты в одиночку в тайгу да в тундру, дядя Батманов, а! Неровен ведь час…

— Ну, когда час будет действительно неровен, я у тебя, Сергей, попрошу подмоги.

— Хотя бы автомат бери с собой, дядя Батманов.

Вот и Сережа Сырцов, который раньше обращался к нему не иначе, как по имени-отчеству, стал звать его «дядей Батмановым», — похоже, этот «дядя» будет сопровождать его теперь до конца жизни.

— Ладно, — пообещал Батманов и покинул кабинет командира.

В небе полыхало северное сияние, яркое, широкое, оно цветными лентами перемещалось по всему пологу от одного края неба до другого, играло, угасало на несколько мгновений, потом возникало вновь — ещё более яркое, более мертвенное, рождало в груди ощущение тревоги, жути, жуть эта сковывала сердце… Батманов невольно зажмурился. Яркое северное сияние — это к морозам. Он подавил в себе ощущение жути и открыл глаза.

Сверху, из далёких далей, принёсся гогочущий порыв ветра, швырнул Батманову в лицо горсть твёрдой крупки, растер её, Батманов выругался — на правой щеке у него проступила кровь.

Ночью затеялась пурга. Была она недолгой — через два дня утром сквозь серую, схожую с худым туманом мгу прорезалась розовая точка, отряхнулась, становясь приметной, яркой и разлила вокруг живой свет, было тихо. На заставу налетела стая куропаток, большая стая — сотни две — две с половиной, солдаты кинулись ловить их, и хотя непуганые птицы не улетали, а лишь перепрыгивали с места та на место, ни одной куропатки поймать не удалось.

— Это делается не так, — сказал солдатам Батманов, — делается совсем по-другому.

Он показал, как бывалые люди на Севере ловят куропаток. Взял пустую бутылку из-под шампанского, налил в неё кипятка и на опушке кривоствольного северного лесочка, в двух сотнях метров от заставы, в шипучем мёрзлом снегу понаделал три десятка лунок.

Бутылка входила в твёрдый снег легко, будто нож в брус масла, снег плевался брызгами, фыркал, плавился, пускал в воздух сырой «дым» и на глазах покрывался ледяной коркой. На дно лунок Батманов насыпал мороженой брусники — по нескольку кровянисто-алых дробинок в каждую лунку.

— Завтра утром будем собирать урожай, — сказал он двум солдатам-первогодкам, сопровождавшим его. — Куропаточная похлёбка будет обеспечена для всей заставы.

Утром собрали урожай — в лунках сидели куропатки, целых двенадцать штук, все живые. Каждой пришлось сворачивать голову — первогодки только морщились, глядя, как это проделывает Батманов.

— Но этим делом особо не увлекайтесь, — предупредил он первогодков.

— Почему?

— Слишком лёгкая добыча. Всех куропаток можно извести, на развод не останется.

После завтрака Батманов вновь отбыл на «вольную охоту».

Он столкнулся с похитителями золота через шесть дней, когда над тайгой возник задымленный, с полустёртой надписью, определявшей его принадлежность, вертолёт — «шайтан-арба», как в Афганистане звали вертолёты душманы, это было памятно Батманову, — неподалёку вертолёт взял на подвеску новенький «уазик» с тюменскими номерами. Каких-то людей и снова взмыл в воздух.