Анна Замосковная - Принцесса для императора

— И чего разревелась, дурёха, — бормочет старуха, предлагавшая мне пользоваться моментом.

— Сама ты дурёха: девочка ещё не созрела, — отзывается другая и гладит меня по спине.

— По виду этого не скажешь: в самом соку девка.

— Не обижайся на неё, она не со зла, — она продолжает вяло меня поглаживать. — Но тебе надо подумать о том, чтобы быстрее расплатиться. Скоро вернётся молодой господин, и коли положит на тебя глаз — не отвертишься.

С чего бы вдруг сыну Октазии — Марсесу — меня желать? Можно подумать, у нас мало смазливых девушек, и многие из них, как и я, долговые рабыни. Хочется верить, что меня он не тронет, ведь даже ради скорейшего освобождения торговать собой я не стану.

Нападение психа с ножом для Октазии, конечно же, не повод освободить меня от работы или хотя бы уменьшить число обязанностей. Наоборот, она нагрузила меня больше обычного, будто я виновата в том, что ей пришлось ночью вставать.

С тяжёлой головой и странно одеревенелыми мышцами я подметаю, мою, стираю, снова мою пол у двери после гостей, готовящих хозяек к балу (последние примерки, ювелир, учителя манер и танцев, цветочница, каретник). Бесконечная череда дел, перемежаемая короткими трапезами.

И как выкроить время, чтобы переговорить со знакомыми из города? Как набраться смелости выйти за ворота? Я и на задний-то двор выхожу с замиранием сердца.

Над столицей сгущаются сумерки. Обычно я успеваю закончить дела раньше, чем зажигают дополнительные светильники, но сегодня комнату для гостей додраиваю, когда работают только личные слуги Октазии и близняшек, дежурный по дому и сторожа. Одной в комнате неуютно, я поминутно оглядываюсь то на окна, хотя ставни заперты, то на задвижку двери.

— Дух дома, помоги, — без особой надежды шепчу я: духи похожи на хозяев домов, а значит, помощи не видать, как своих ушей.

И снова думаю, как избавиться от обязанности прислуживать во дворце. Конечно, там я буду ограждена от Вездерука (если он вдруг туда не наймётся), но дома я была бы в ещё большей безопасности.

Я просто обязана с кем-нибудь договориться на обмен. Даже если ради этого придётся отдать гроши, что я накопила Фриде на подарок.

Но как выйти из дома и избежать неприятностей? Сейчас поздний вечер, и хотя я собираюсь пройтись по благополучным районам, нельзя отрицать, что одинокой девушке нечего делать на улице города после заката. Вот если бы я была старушкой…

Внезапная идея пронзает меня так сильно, что я перестаю выгребать пыль из-под кровати: я ведь могу переодеться. Взять вещи у какой-нибудь старой служанки, спрятать волосы, наклониться пониже — кому нужна бабка?

Задумка настолько меня воодушевляет, что я в считанные минуты заканчиваю уборку и мчусь в комнату, куда меня определили после нападения.

Вездерук не помешает мне выйти в город!

«Что, вся столица решила обслуживать бал?» — после седьмого отказа меня потихоньку охватывает ужас, я ухожу всё дальше от дома в надежде, что следующая моя знакомая здорова, свободна на этот день и ещё не подписалась на работу во дворце.

На небе разгорается луна, споря со светом всё более редких фонарей. Дома в респектабельном районе построены из привозного светлого камня, но на улицах, на которые я ступаю теперь, стены домов всё темнее, пятачки садов всё меньше. Патрульные тоже встречаются реже.

Я оглядываюсь по сторонам: старик тянет тележку, две служанки идут, тесно прижавшись друг к другу, тихо бряцают оружием три стражника. Опомнившись, я слегка пригибаю спину и продолжаю изображать старушку. Всё спокойно, но не могу отделаться от ощущения, что на меня смотрят.

«Это просто страх, — уверяю я себя. — Не выдумывай».

На углу впереди масляно блестят листья апельсинового дерева в саду купеческого двухэтажного дома.

«Только бы Лива согласилась», — я прибавляю шаг и сворачиваю в переулок. Мне не раз доводилось по поручению Октазии приходить сюда. Встав на выступ в стене возле калитки, я поднимаюсь на цыпочки, просовываю руку в щель между створкой и балкой, но тяну не вниз, а вверх, нащупываю рычаг. Замок щёлкает, и я торопливо вхожу в сад.

Тихо забрехала собака. Сердце бьётся всё сильнее: «Только бы Лива со мной поменялась». Лёгкая запущенность залитого лунным светом сада напоминает о доме, и я как никогда сильно мечтаю на выходные вернуться домой, посмотреть, как выглядит мой дом и мой сад, обнять маму с папой, Фриду, послушать о её будущем муже…

— Кто? — окрикивает сторож.

— Это Мун из дома Октазии. Я к Ливе.

— Лива уже во дворец отправилась, она там прислуживает нынче.

— О… — Внутри всё сжимается. — Простите за беспокойство.

Под вялое тявканье собак и ворчание сторожа выхожу в переулок.

И Лива тоже не подменит… Ночной воздух холодит кожу, ветер с пролива несёт запах морской воды.

— Что же делать? — бормочу я.

У меня есть ещё знакомые, но живут они дальше, на границе со старым городом, а там не самые спокойные места. И идти далеко, а меня, несмотря на переживания, одолевала накопившаяся усталость, и мышцы ныли.

Калитка приоткрывается, и сторож высовывает бородатое лицо:

— Ты чего тут?

— Думаю, — понуро объясняю я.

— Об чём?

— Нужно найти, кто бы согласился подменить меня на императорском балу. Я готова приплатить сверх того, что дают они.

— О как, — сторож чешет макушку. — А чего так?

— У сестры свадьба будет. Хочу съездить, да вот хозяйка…

— Погоди, щаз спрошу, — сторож прикрывает за собой дверь.

Сердце бешено колотится в приступе надежды: вдруг, вдруг… Хочется сжимать кулаки, но я заставляю себя скрестить пальцы на удачу и, глядя на луну, мысленно умоляю её помочь мне. Время тянется мучительно долго. Надежда охватывает меня, греет изнутри, я уже представляю себя, идущую по дорожке к дому, и как Фрида бросается мне на шею…

Калитка открывается.

— Нет, никто не согласился, — вздыхает сторож. У меня внутри холодеет. А он добавляет виновато: — Прости, что обнадёжил.

— Ничего, — голос дрожит, сердце разрывается. — Спасибо, что попытались.

Не думая ни о чём, кроме тепла, согревшего меня при мысли о семье, я отправляюсь дальше.

Дома возле старого города все сплошь из жёлто-бурого местного камня, светильники горят через перекрёсток, а то и два. Я почти бегу: мне стоит обойти всех как можно быстрее, чтобы не пришлось будить, да и домой вернуться следует до рассвета.

Шаги патрульных и мерное бряцание их оружия гаснут позади. Вновь думаю о доме — мечты озаряют мой путь, окрыляют.

«Дом…» — мысленно повторяю я и вспоминаю домик из белёных булыжников, сладкий запах хмеля, гул пчёл. Я до слёз, до зубовного скрежета хочу быть там, я должна была отправиться утром, а теперь… Это же нечестно! Будто мало того, что я оторвана от семьи, хожу в ошейнике. Почему нельзя позволить мне немного радости? Почему бы не напомнить, ради кого я работаю? С чего Октазия взяла, будто, побывав дома, я стану хуже себя вести? Наоборот, я бы только воодушевилась, вспомнив свободную жизнь.