Анна Замосковная - Принцесса для императора

По щеке скатывается слеза. Почти с удивлением я утираю её. Поднимаю лицо к луне:

— Ну пожалуйста, пусть хоть кто-нибудь согласится…

В тишине пустынной улицы отчётливо слышатся шаги. Ускоряются. Гремят. Поворачиваюсь: по густой тени покосившихся домов ко мне бежит мужчина. Развевающийся плащ размывает фигуру, от чего кажется, что ко мне мчится призрак. Только призраки не топочут оглушительно. Он выскакивает из тени домов, лунный свет падает на перекошенное гневом крысиное лицо Вездерука.

— Помогите! — я срываюсь с места. — Помогите!

Мои вопли заглушают его топот, я бегу вдоль старых домов с закрытыми ставнями и дверями, с запертыми двориками. Кричу, задыхаясь. И понимаю: нельзя останавливаться и стучать в чью-нибудь дверь, ведь пока мне отроют (если откроют), Вездерук успеет меня убить или оглушить и утащить прочь.

Горло жжёт, воздуха не хватает. Грохот тяжёлых башмаков всё ближе. Я больше не кричу — молча сосредоточенно бегу. Только бы встретились патрульные. Или открытая дверь (поздние гости, запоздало возвращение домой, что угодно). Но облитые серебром луны улицы пусты, все окна тёмные, двери неподвижны — слишком близко запретный старый город, надо уходить от него подальше, к людям. После поворота моя тень несётся впереди меня. И её накрывает тень Вездерука.

— Стой!

Его голос подстёгивает. Зрение сужается до узкого, размытого тоннеля: кривоватая улица, а далеко впереди — желтоватые искры более успешных районов. Если добегу… Горло обжигает болью, меня дёргает назад. Задыхаясь, понимаю: Вездерук схватил плащ. Булавка лопается, я пытаюсь сохранить равновесие, но боком лечу на булыжники, перекатываюсь к сточной канаве.

Приподнимаюсь на руках: Вездерук тоже навернулся, поднимается, бешено глядя на меня:

— П-п-попалась! — выпустив плащ, он тянется ко мне. — Т-варь.

Пячусь, пячусь… Приподнимаюсь. Он прыгает, придавливает ноги:

— Ходила… тварь… дождался… думала, не узнаю?..

— Как ты меня нашёл? — пытаюсь отдышаться, тянуть время, надеюсь на помощь.

— Кара-улил, — шипит Вездерук. — Знаю всех слуг. Х-ходил за тобой. Попалась.

Он задыхается, как и я.

— К-как? — я тянусь назад. — Как?

Он мерзко скалится:

— Умница, сама зашла туда, где никто не поможет.

Отдышался. Но и я тоже. Сухой грохот разрывает воздух, мостовая вздрагивает. Снова грохот в стороне старого города. Вездерук бросает туда взгляд. Резко выбрасываю колено ему в подбородок, клацают зубы. Вой боли. Высвобождаю ноги, снова бью.

Бежать, бежать…

***

На этот раз я в личине наёмника. Не самый безопасный «наряд», хоть ростом я теперь больше двух метров и скорее напоминаю шкаф, чем человека. В широком поясе припрятана серебряная бирка с моим гербом — знак особых полномочий и подчинённости самому мне.

Рядом топает Фероуз в таком же пиратском виде, но он управляется со своим громадным телом не так изящно, как я: он больше маг, чем воин. В рюкзаке на его спине плещется жертвенное вино, две куропатки в клетке то и дело тревожно перекликаются «чирр-чирр», будто предчувствуют свою печальную судьбу.

Тёмные дома старого города напоминают зубы в челюсти старика: крошащиеся, кривые. Дух города ослабел, пора бы сдаться.

Дух города… невольно усмехаюсь.

В те времена, когда я ещё не был Императором, а лишь главой отряда, затем — повелителем пустынных воинов, а дальше полководцем, королём и завоевателем, всех изумляло, как я, не имея ярко выраженного магического дара, умудрялся брать любую крепость, любой, даже самый укреплённый город. Я лишь усмехался (и до сих пор смеюсь), если мои победы приписывали сговору с демонами или духами, ведь это, по сути, правда. Пусть я не продавал ради этого душу, как считают некоторые, но в сговоре участвовал.

Умение подчинить незримого духа города или крепости — вот один из моих ярко выраженных, но тайных даров: почитание духов места давно стало формальностью. Далёкие небесные, подземные и морские боги (вот в их существовании я сильно сомневаюсь, ибо их не видел) давно считаются вершителями судеб, и пока мои противники приносили жертвы и воскуряли благовония им, я под прикрытием Фероуза подкрадывался к цели, захватывал духа места, и тот вынужден был на своей территории подсуживать мне.

Не скажу, что духи сильны, но когда узнаёшь все особенности местности и тайные переходы, расположение сил противника, запасы, численность населения, когда под твоими ядрами стены становятся податливее, огонь твоих стрел воспламеняет быстрее, а источники воды по твоему велению скудеют, победить намного проще.

Дух моей столицы, Викар, очень древний, самый непокорный и буйный, он единственный умеет мне лгать и сопротивляться, он до последнего оставался верен королевской семье, из-за этого осада длилась год, а королева с дочерью сбежали. Именно из-за него я могу сдохнуть раньше времени.

Куропатки в клетке за спиной Фероуза начинают лупить крыльями, верещат, заглушая каменный треск. В свете луны отчётливо видно, как старый дом впереди кренится. Он с грохотом падает на узкую мостовую, наглухо перегораживая улицу. Обломки камней долетают до моих громадных сапожищ.

— Ты как всегда любезен, — ворчу я, уверенный, что падение старого дома устроил Викар.

Интересно, почему он не свалил их мне на голову? Соседние дома тоже начинают трещать и рушиться, перегораживая переулки и соседние улочки. Камни сухо щёлкают, мостовая подрагивает. По ощущениям, обрушился целый квартал. Наконец всё стихает.

— Он тебя обожает, — басит чужим голосом Фероуз.

— О да. — Хочется плюнуть и уйти, но если сейчас отступлюсь, Викар совсем распустится и может даже дотянется до моего белого дворца. — Пойдём в обход.

Фероуз едва слышно вздыхает. Он единственный знает о моих истинных способностях, но даже он не представляет, как сложно с Викаром. Мы ещё далеко от его сердца, но я ощущаю волны ненависти, а виски будто стягивает невидимая рука.

— Мы принесли тебе жертвы, — бросаю я в пронизанный голубоватым светом воздух, в чёрные провалы среди старых камней. — Я пришёл поговорить мирно, заплатить.

И спросить его о принцессе, но сомневаюсь, что он легко согласится её выдать (подозреваю, он должен чувствовать, если она живёт в городе). Но мне есть что ему предложить: снятие запрета на проживание в старом городе. Эти духи мест просто обожают близость людей. Подозреваю, что восемнадцать лет одиночества для старика Викара срок мизерный, но попробовать стоит.

— У меня для тебя интересное предложение, упрямец. — Мысленно ругаясь, я разворачиваюсь и шагаю вниз по улице.

— Чирр-чирр, — трепещут куропатки.

Я зол, очень зол. Я завоевал страну, но не сердце её столицы. Фероуз бурчит себе под нос, заковыристые ругательства нашей родины не раздражают, а греют. Оглядываю дома, выискивая более крепкие здания: получить по голове не хочется. Фероуз, конечно, может меня прикрыть, но зачем рисковать?