Николай Васильев - Три жизни одного из нас (litres)

Запрокинув голову, Тамара подняла к нему виноватые глаза. Тотчас он стал покрывать нежными, проникновенными поцелуями ее обильные иудейские веки, и она блаженно замерла, внимая редкой для нее, изысканной ласке. Потом он перешел на щеки, крылья носа, подобрался к губам, но она внезапно отстранилась.

– Ой, от меня сейчас табачищем несет, дай, я зажую, у меня специально припасены мятные таблетки…

Компенсируя отлучение от губ, Сергей пробрался под кофточку, расстегнул лифчик и стал сжимать, разминать ее полные округлые мягкие груди. Враз их соски отвердели и оказались на диво крупными и длинными.

– Они у тебя как карандаши… – шепнул Карцев, задрал кофточку и стал легонько облизывать одно широкое темное припухлие вокруг соска, потом другое и вновь первое… Быстро дыхание Тамары сделалось прерывистым, дополнилось слабыми стонами. Свободной рукой он расстегнул модную тогда сквозную переднюю молнию на юбке, освободил женское сокровище от трусиков и сжал его. При этом ртом он заглотил половину груди и стал всасываться в нее небом… Тамара издала глубокий протяжный стон и рывком пересела на его откинутую ляжку – чтобы быть ближе к завладевшему ею мужчине. Карцев участил и усилил верхние и нижние ласки, и тогда с ее губ посыпались лихорадочные неразборчивые слова, вскрики, потом она сжалась, выгнулась, полуобернулась и, отняв грудь, впилась в его губы, вся мелко содрогаясь.

– Ох, как ты мне хорошо сделал! – сказала она немного погодя. – До сих пор дрожу. Не понимаю, как это жена решилась с тобой расстаться…

Карцев промолчал, легонько ее поглаживая и пожимая.

– Что ж, раз ты такой милый, я тебе тоже угожу. Редко кому это делала, а тебе сделаю.

С этими словами она высвободила мужское «естество». Карцеву минет почему то не нравился, но он уже знал: отвергать женские секс-изыски нельзя… В какой-то момент она подключила руку, но Сергей сжал ее кисть, останавливая:

– Дай мне внедриться в твою «люлю», – шепнул он. Она согласно сползла на фуфайку и откинулась на спину…

– Не-ет, -торжественно сказала при расставании Тамара Иосифовна, – я не я буду, если не организую тебе комнату в нашем общежитии. Такого мужика на сторону отдавать глупо!

Через два дня Карцев вселился один в трехместную (по здешним меркам) комнату, а на третий был оформлен геологом в Борисихинскую партию М-ской геологосъемочной экспедиции.

Глава вторая. Марш-бросок.

Как известно, понедельник – тяжелый день. Если Вы хоть немного фаталист, не стоит затевать важное мероприятие в понедельник. Сергей Андреевич Карцев полагал себя последователем Фейербаха и Маркса и, соответственно, существование божественного руководителя категорически отрицал. Однако в его жизни, как и у каждого, происходило много случайностей – приятных и не очень. Были и повторяющиеся случайности: находки денег или их потери, нечаянные встречи с хорошими знакомыми в разных концах города или даже в чужом, неожиданное отсутствие (о, радость!) приема у стоматолога, уход надолго всех родных из дома именно в тот вечер, когда забыт ключ от входной двери, – да мало ли какие еще…

Будучи естествоиспытателем, Карцев стал запоминать и классифицировать подобные случаи, пытаться обнаружить какую-либо причинно-следственную зависимость, даже самую абсурдную. И вот что у него получилось:

1) неприятные случайности происходили, когда он не проигрывал мысленно возможные варианты событий или какой-то из вариантов забывал; при этом неприятность подкарауливала именно по забытому варианту, а если он припоминал все, то никаких случайностей не возникало

2) случайные встречи бывали с теми, к кому он в данный период был неравнодушен (тайно устремлен); притом они были относительно часты, а по прошествии времени, когда его устремления изменялись, встречи прекращались – но могли участиться другие: с новым объектом дум и чувств

3) из всех дней недели чаще случайные неприятности приходились на понедельник.

Карцев и так и сяк пытался обосновать полученные эмпирические зависимости с позиций диалектического материализма, памятуя, что случайность – это непознанная закономерность, но в итоге спасовал и погряз в постыдном фатализме. А еще он где-то прочел, что случайности – это язык, на котором Господь разговаривает с людьми…

Тем не менее, именно на понедельник был назначен отъезд машины с грузом для Борисихинской партии. Карцев, естественно, напросился в пассажиры. Прибыв к назначенному времени (восемь утра) в город, в экспедицию, он промаялся до десяти, после чего узнал от главного инженера, что машина уже ушла – но не из города, а с Криволуцкой базы! То есть практически от его общежития!

Донельзя раздосадованный, Сергей Андреевич рванул на автовокзал и едва успел на рейсовый автобус до Борисихинска. Однако на этом зловредное влияние понедельника не кончилось: проехав большую часть пути по тряскому грунтовому шоссе, старенький автобус основательно сломался. После нецензурных филиппик взбешенного шофера по поводу отечественного автобусостроения, службы главного механика и ленивых, тупых автослесарей стало ясно, что придется дожидаться аварийщиков, которых, впрочем, еще надо как-то об аварии известить. А солнце, между тем, клонилось к западу…

Угрюмые пассажиры потянулись на выход и частью выстроились вдоль шоссе в надежде поймать попутку, а частью рассыпались по кустам: собирать сушняк на ночь и для других неотложных дел. Карцев тоже некоторое время постоял на обочине, но попутки были редки, обычно загружены людьми и останавливались весьма неохотно: разве уж ради знакомого человечка…

– Далеко ли до Шаталинского леспромхоза? – спросил Карцев у погруженного в черную меланхолию водителя.

– Километров с пятнадцать будет…

– Тогда я пойду. Если что – подберете по дороге.

– Если что? – уныло скривился горемыка.

К леспромхозному поселку, на удивление большому, Карцев подошел в сумерках и его контора была, конечно, закрыта. Потоптавшись перед входом, он оглядел ряды домиков, живущих своей, обособленной жизнью, и, не решившись озадачивать готовящихся ко сну людей собственными проблемками, пошел за околицу, в сторону леса.

Немного в него углубившись, Сергей нашел раскидистую ель со стелющимися по земле длинными ветками и толстой подстилкой из сухих иголок и, применив нож, оборудовал под ней подобие норы с изголовьем у ствола. Поверх игольчатого покрова он настелил молодой лапник, и ложе на ночь практически было готово. Затем в стороне от ели, на лужайке, он разжег небольшой костер, набрал в эмалированную кружку воды из найденной мочажины и, обвязав ее под ободок капроновой стяжкой из рюкзака, подвесил к воткнутой палке, склоненной к костерку. Приготовив кипяток, заварил его щепоткой чая и с аппетитом поужинал собранными в дорогу нехитрыми продуктами: хлебом, банкой шпротов да горстью помадок.