Клод Фели-Брюжьер - Азия в огне

— Тсс! Вот наш китаец. Не беспокойтесь о дороге в город. Я ее и сам хорошо знаю. Вы только сделаете вид, что ведете меня, а сами просто будете идти сбоку.

Первый день прошел, не доставив доктору случая увидеться, как он рассчитывал, с Надей или Капиадже. Ни одна из прислуживающих женщин не обратилась к нему в этот день за советом.

Меранд поставил его в известность о событиях, о которых он ничего еще не знал, и сообщил ему, что Тимур разбит повсюду, что он отодвинут, окружен и не в силах даже собрать остатки своих армий, чтобы вернуться в Китай.

— Если уж я мог очутиться здесь, то вы должны понять, Ван-Корстен, насколько близка развязка этой борьбы Европы с Азией. Я, конечно, исполнил свой долг — посодействовав, при помощи аэронефов, рассеянию нашествия. Сражения, которые дает теперь Тимур — последние судороги его ужасной агонии. Не больше, чем через восемь дней, быть может даже, через четыре, — этот лагерь, его последнее убежище, будет, в свою очередь, атакован европейскими войсками и, если ему удастся вырваться живым, он будет безнадежно отброшен в Аравийскую пустыню, где с ним прикончат бедуины.

— Ах, дьявол! В самом деле, я не предполагал, что развязка так близка!.. Ох, плохонько приходится мосье Тимуру… Но, пока что, вы, мой милый Меранд, все-таки рискуете здесь жизнью. Довольно опасно шутить с людьми, доведенными до отчаяния, они не позволят себя погубить без самого ужасного сопротивления.

— Вот потому-то я и хочу поскорее совсем этим покончить. Мой аэронеф парит над лагерем. Покрытое тучами небо благоприятствует нам. Если бы мне только удалось увидеть Надю и Капиадже, вырвать их отсюда и избавить их от неисчислимых опасностей, которые им угрожают в недалеком будущем, — этого было бы с меня, в данный момент, совершенно достаточно.

Доктор очень хорошо понимал душевное состояние обеих женщин. Он подозревал, что Надю поразила кинжалом Капиадже, но как одна, так и другая, сумели сохранить свою тайну; дружба их после этого трагического приключения, казалось, только увеличилась. Убедившись после этого, что обе побывали на краю могилы, они нежно обнялись и этим объятием выразили друг другу без слов и сожаления о неудавшемся бегстве, и грусть о разлуке с Мерандом, и горе о смерти Боттерманса и Германна. Капиадже была неутешна. Надя избегала Тимура, как могла, да он и редко бывал свободен, и она живо чувствовала его настроение человека, находившегося накануне верной гибели. Обе они безусловно предчувствовали близкую фатальную развязку. Ван-Корстен, такой же хороший психолог, как и физиолог, не обманывался на их счет и был уверен, что неожиданное и внезапное появление Меранда настолько обрадует обеих женщин, что они последуют за ним беспрекословно. На следующее утро Ван-Корстен и его товарищи услыхали большой шум. Это подошли новые войска.

— Это сам Тимур! — вскричал доктор, увидя желтые знамена. Но это только был один из военачальников, прибывший с юга со своим корпусом.

— Ага, здесь хотят собраться они все! — вскричал Полэн.

— Мы увидим ловкую штуку!

В палатку доктора вошел мандарин, — начальник стражи.

— Привезли раненых начальников войск! Вам приказано явиться!

— Это немного не вовремя, — с досадой проворчал доктор, — но… теперь придется и мне немного поработать ножом после того, как другие там работали иначе! Оба вы мне будете помогать! Ведь, меня могут, в конце концов, спросить, зачем я держу при себе двоих бедуинов. Ну, так вот я вас и возвышаю до ранга моих служащих!

Поздно вечером, когда трое мужчин, чрезвычайно уставших, вернулись в свою палатку, к ним вошла женщина, закутанная покрывалом и поддерживаемая каким-то татарским офицером. Это была одна из прислужниц Нади, армянка, руку которой укусил скорпион и у которой сделалась сильная лихорадка.

Этот укус, причинявший ей такую жестокую боль, что она громко кричала и во время делаемой перевязки чуть не упала в обморок на руки Меранда и Полэна, доставил доктору желанный предлог.

— Я дам этой девушке скляночку с лекарством и записку по-французски, за объяснением смысла которой велю ей обратиться к Наде.

— И вы напишите в этой записке, что мы здесь?

— Понятно!

— А если записка попадет не по адресу? А если ее кто-нибудь прочтет посторонний?

— Ну, тогда я это напишу медицинской латынью, в форме рецепта. Это будет как бы сигнатуркой при флаконе. Достаточно, ведь нескольких слов:

Amicus est hie. Salus. Venite presto.

— Латынь тяжеловата, но мысль удачна. Ну, в надежде на милость Божью…

Закончив перевязку, Ван-Корстен вошел в палатку, наспех написал короткое указание насчет нужного ухода за укушенной и вставил туда условные латинские фразы.

Двумя часами позже, тот же самый татарский офицер, что приводил к доктору вечером жертву скорпиона, явился в сопровождении трех женщин, тщательно закутанных в покрывала, но в одной из которых Меранд немедленно узнал Надю.

Другая была Капиадже, которую лучше скрывал её восточный наряд. Третьей — была сама больная, уже успевшая несколько оправиться.

Надя сказала татарскому офицеру, что ей необходимо узнать у доктора подробности ухода за больной и, главное, посоветоваться с ним также относительно собственного недомогания и нездоровья дочери Тимура. Офицер поклонился и отступил к выходу, за портьеру.

— В чем дело? — спросила она тогда у доктора.

— Говорите тише… Держитесь так, как будто в самом деле советуетесь со мной.

В глубине палатки Надя заметила двух арабов, которые стояли к ним спиной и, казалось, были заняты уборкой вещей доктора.

— Кто эти арабы?

— О, они немножко смыслят по медицине… и я их взял к себе в помощники…

Капиадже была неподвижна.

— Велите им уйти.

— Да, но раньше вы удалите служанку, она здесь лишняя.

По знаку, данному Капиадже и Надей, армянка и Полэн вышли из палатки и стали дожидаться дальнейших приказаний, в нескольких шагах от татарского офицера, который, по-видимому, не обращал на все происходящее ни малейшего внимания.

Другой араб, дойдя до портьеры, вместо того, чтобы удалиться, торопливо ее опустил, вернулся назад и откинул капюшон, закрывавший его голову. Надя в изумлении отступила. Капиадже глухо вскрикнула и, не сбрасывая своих покрывал, задыхаясь упала к ногам молодого офицера. Ван-Корстен со своим хладнокровием голландца поспешил к выходу, чтобы дать какой-нибудь ответ татарскому офицеру, если тот спросит о чем-нибудь и голосом, в котором слышалось волнение, посоветовал всем быть поспокойнее и поосторожнее. Меранд поднял Капиадже, Надя смотрела на него широкооткрытыми глазами, полными радости и тревоги.

— Меранд! Вы здесь?

— Тимур побежден! Я пришел вас спасти! — торопливо сказал тот.