Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Там было темно…

Только стенка печки едва заметно белела с одного края.

И вдруг по краю печки неясно проползла какая-то тень, и затем в освещенном пространстве показалась большая голова с острыми ушами и короткой острой мордой…

Человек в куртке сделал свирепые глаза и крикнул, круто повернувшись к печке:

— Васька!.. Ну!

И топнул ногою…

Голова скрылась.

— Это он? — спросил Петька.

— Он…

И, подняв руку, человек в куртке погрозил указательным пальцем в угол около печки.

— Я т-тебя, каналья!..

— Молодой он?

— Три года…

Человек в куртке подошел к выходу из землянки и запер дверь, подперев ее толстым дубовым колом.

— Дяденька!

— Ну?

— А вы кто будете?..

— Охотник, — ответил хозяин землянки и спросил в свою очередь: — ведь ты охотник?

— Охотник…

— Ну, и я охотник. Тебя как звать?

— Петром.

— Ну, а меня Семеном…

— Вы тут так постоянно и живете?..

— Гм, — сказал хозяин землянки.

— Бывает и уходите?

— Все бывает…

— А домой вы меня проводите?

— Сказал, провожу…

Петька повел глазами на карабин… Карабин теперь уже висел в головах над сколоченными из досок козлами, застланными вместо матраца козьими шкурами.

— Дяденька… Дядя Семен… А ее как же?..

И Петька кивнул головою на карабин.

— Кого ее?..

Глаза у хозяина землянки вдруг словно наполнились мраком.

Голос зазвучал хрипло и отрывисто.

— А винтовку… Дяденька…

Семен крякнул, опустил глаза, помолчал немного и, потом опять подняв глаза, проговорил:

— Уморился, небось?

— Чего?

Петька все смотрел на карабин.

— Уморился, говорю, небось!

— А что?

— Спать бы ложился…

И, подойдя к койке Семен присел перед ней на корточки. Неожиданно вдруг он повернулся к Петьке лицо и произнес вопросительно:

— А?..

— Я ничего, — сказал Петька.

— А мне показалось, будто говоришь. Спать хочешь?

Он сунул руку под койку и пошарил там, бормоча что-то; потом выдернул из-под койки связку козьих шкур.

Опять он повернул к Петьке лицо.

— На…

И еще немного подпихнул рукой связку по направлению к Петьке.

— Это тебе постель.

Потом повел головой в бок, в угол возле двери.

— Там стелись…

И через секунду добавил:

— Я тоже лягу.

Петька взял шкурки и стал их развязывать.

Семен поднялся с пола, занес руки за голову, за затылок и, переплетя на затылке пальцы, потянулся всем телом.

— О Господи, Господи!..

Затем хрустнул пальцами.

Петька развязал шкурки и разостлал их на полу. Одну шкурку он положил в голова.

— А есть не хочешь?

Петька отрицательно качнул головой.

— Нет, не хочу.

— А то у меня есть фазан.

— Не хочу, — сказал опять Петька.

— Ну, как хочешь…

Семен подошел к печке.

— Васька! — крикнул он, отступил на шаг и хлопнул ладонью по коленке.

Потом свистнул.

Порядочной величины медведь поднялся тяжело и медленно и подошел к нему.

Семен потрепал его по голове, взял затем за загривок и подтолкнул легонько другой рукой сзади.

Пошел на сторожку.

Переваливаясь и ступая ровным, размеренным шагом, медведь приблизился к двери, постоял здесь немного, опустив голову, и потом опустился на пол сразу всем телом.

Он протянул перед собой передние лапы и положил на них голову.

От Петьки он был всего на расстоянии шага.

Покосившись на Петьку, он сейчас же перевел глаза на дверь.

Петька смотрел на него молча, не смея шелохнуться.

Он видел, как медведь закрыл глаза.

— Дяденька!..

В голосе у Петьки слышались слезы… Прямо в глаза он уставился Семену.

— Боишься?…

— Да ведь, дяденька, зверь…

— А еще охотник!..

— Да ведь как же без ничего…

— Не тронет, сказано…

И, нахмурив брови, Семен проговорил протяжно, повернувшись к медведю:

— Ва-а-сьсс-ка…

И погрозился медведю пальцем.

Вторую половину слова он произнес с каким-то присвистом и особенно энергично тряс при этом пальцем перед самым своим носом.

— Чтоб у меня смирно, — закончил он, — слышишь?

Медведь опять покосился на Петьку.

— Не буду я с ним спать! — крикнул Петька и отошел в сторону.

Семен опустил голову, склонив ее немного к плечу, и дернул себя за ус.

— Чего?…

— Не буду, — повторил Петька.

Его уже начинала разбирать злость против этого человека, распоряжавшегося с ним, как с своей вещью.

— Мудруйте над вашим медведем, — сказал он, — а меня не трогайте.

Семен пристально глядел на него и молчал.

Наконец, он заговорил:

— Если ляжешь с Васькой, то я тебе подарю винтовку… Да… подарю винтовку…

И с последним словом, он вскинул голову и подбоченился. — Ну?

— А какую? — спросил Петька.

— Какую! Известно какую… Вот эту.

Он указал на Петькин карабин.

— Ей Богу?..

Лицо у Петьки просветлело.

Семен мотнул головой.

— Сказал, значить так…

Петька закусил нижнюю губу… На лбу собрались морщинки.

Минуту он молчал, потом проговорил отрывисто:

— Ладно!

И сейчас же лег на свою постель.

В землянке раздавалось только храпенье Семена.

Он лежал навзничь, заложив руки под голову, вытянувшись во всю длину койки и растопырив ноги.

Рот был полуоткрыт.

Краешки белых широких зубов виднелись из-под верхней губы.

Петька видел, как раздуваются тихо его широкие ноздри, заросшие короткими черными волосками.

Всю землянку наполняло его храпенье и сопенье.

Спать Петька не мог…

Он уже успел освоиться немного со своим положением. Он чувствовал себя не совсем спокойно в соседстве с медведем, но медведь, пока что, лежал смирно…

Должно быть, он задремал. Глаза были закрыты, голова свесилась с лап на сторону к полу. Из-под носа от дыхания то и дело летели какие-то шерстинки, пыль…

Дыхание было ровное и тихое.

Иногда, когда Петька закрывал глаза, ему казалось, будто около него дышит человек…

Но Петька все равно не мог уснуть.

Что с ним будет дальше?

Вот он сейчас лежит рядом с медведем, а против него на койке растянулся этот охотник. Над ним высокий бугор, шумит тайга… А до дома далеко… Верст сто, может-быть, больше…

Семен обещает его проводит до дома.

А как он врет?

Разве можно верить таким людям…

Он вспомнил о беглых, скрывающихся в таежных дебрях…

Вот он лежит…

Руки раскинул, запрокинул голову… Хранить… И ничего не боится, потому что чего ему бояться, когда медведь у него вместо собаки?

Может-быть, у него и тигр где-нибудь привязан на цепи, либо барс, либо рысь.

Свиснет — и будь здоров…

Потуда и видели…

А главное — для чего он отобрал винтовку? Ведь у него— своя…

Да еще говорит: «подарю».

Опять в нем закипела злоба… Храпенье Семена его раздражало… Несколько раз ему хотелось крикнуть Семену что-нибудь обидное, выругать его… Ненавистно ему было и то, что Семен лежит так спокойно, и самая поза, которую принял Семен, была ненавистна…