Иоасаф Любич-Кошуров - В Маньчжурских степях и дебрях

Он закачал головой.

— Ни в жизнь, ни разу не было… У меня бой мертвый. Как навел, так и готово.

— С одного разу?

Семен сделал рукою движение в сторону берданки:

— С этой-то!

И опять усмехнулся:

— Хе…

Он скривил губы при этом и посмотрел на берданку каким-то странным взглядом, будто видел ее в первый раз и в первый раз разглядел её недостатки.

Улыбка сошла с его губ медленно, будто нехотя и будто потухла в густых нависавших над губами усах.

— Оно, брат, не балует, — заговорил он, — да и не выдаст. Пуля-то во!

И он показал Петьке свой корявый толстый короткий указательный палец, приложив к нему около первого сустава большой палец.

— Не то, что твоя… У тебя что?… У тебя шпилька.

В эту минуту медведь с быстротой, которой от него трудно было ожидать, вскочил на ноги и, сейчас же встав на дыбы, уперся передними лапами о вторую от порога ступеньку…

Близко, близко протянул он к двери свою огромную голову.

Слышно было; как что-то стучит о дверь снаружи размеренным ровным стуком.

— Это он хвостом, — шепнул Семен, и вдруг схватил Петьку за плечо…

— Стой… молчи!

Больно он надавил ему на плечо.

— Молчи!.. Стало, он видит что-нибудь… Повернулся…

В землянке стало тихо.

Петька слышал, как дышит Семен, как сопит и фыркает медведь.

Резкий, трещащий выстрел раздался вдруг за дверью и вслед за выстрелом яростный хриплый рев.

Снова хлопнул выстрел…

Рев повторился, но уже более глухо…

Семен опять надавил пальцами Петьке на плечо.

— Не пикни мне.

Потом он оставил Петьку, подбежал к печке, где у него вместе с ухватом стояла небольшая сосенка с обрубленными ветками и заостренным толстым концом, схватил ее и приставил к окошку.

Ветки на сосенке были обрублены не вплотную. Толстые корявые сучки торчали во все стороны, и по ним можно было легко взобраться вверх, как по лестнице.

Проворно, как обезьяна, Семен вскарабкался по сосенке к окошку и выглянул наружу.

— Дяденька!..

Но Семен, не оборачиваясь, сделал движение рукою назад, точно отталкивал кого то, кто был у него за спиной, и через секунду затем подняв ногу, двинул ею от себя, тоже будто спихивая кого-то со своей необыкновенной лестницы.

Спустя минуту, он осторожно спустился вниз.

— Ну?

И, мигнув бровями, он уставился на Петьку и сейчас же сдвинул брови.

Говорил он шепотом, но рот открывал широко, будто дышал на Петьку. Он вытянул шею и лицо его было совсем близко от Петьки.

— Что там? — спросил Петька.

Но Семен в это время думал, вероятно, о чём-то совсем другом, что интересовало его больше Петькиных расспросов.

Он прикрыл нижнюю часть лица провел ладонью по усам и бороде и, отвернув лицо в сторону, произнес также шепотом, пригибая бороду к шее:

— Н-да…

И повел шеей.

Затем опять повернулся к Петьке и опять нахмурился.

— Чего тебе?

Заметно было, что он сильно озабочен. Он только на одну секунду взглянул на Петьку; через мгновенье глаза его скользнули мимо Петьки куда-то в сторону, в угол.

— Отзовите медведя. — шепнул Петька.

— Чего!

— Я говорю, отзовите медведя.

Семен поглядел на медведя и затем на Петьку.

— Зачем тебе?…

Петька взял его за рукав и зашептал, заглядывая ему в лицо и дергая его за рукав вниз, будто приглашая его этим нагнуться к нему поближе:

— Вы послушайте-ка… Слушайте, дяденька, — он опять дернул за рукав. — Видите, светится… Около скобки. Пуля-то в дверь… Ей Богу…

Он повернулся в сторону двери и тихонько хлопнул себя ладонью по коленке.

— Васька… Васька!..

И несколько раз кивнул медведю головой.

— Поди сюда… и то, — сказал Семен.

Он действительно рассмотрел теперь маленькое круглое, светленькое пятнышко как раз под дверной скобой.

— В роде твоей, — шепнул он Петьке, — маленькая…

Он подошел к медведю, взял его за шерсть около затылка и потянул к себе.

— Ну, пошел ты!.. Пошел на место!

Медведь поднялся.

— Пошел, пошел!..

Семен легонько толкнул его ногой.

Медведь отошел в сторону, медленно, лениво, постоял немного, опустив голову, словно подумал и потом также медленно направился в угол к печке.

Семен стоял против двери, забрав свою бороду в горсть, и смотрел на дверь, на то место, где светлела возле скобки маленькая дырочка.

— У меня тридцать второй калибр, — шепнул Петька, — а эта меньше…

Опять он дернул Семена за рукав.

— Дяденька! Дайте поглядеть.

Семен молча отодвинулся назад.

Петька взобрался на ступеньку и прильнул к дырочке глазом.

— Да ведь, небось, ничего не видать? — сказал Семен. — Кусты ведь…

И, помедлив секунду, спросил:

— Ничего не видно?

Петька обернулся.

— Ничего.

Он сошел со ступенек.

— Там манза, — сказал Семен, — китаец.

И указал, подняв руку, на окно.

— Оттуда видно… На дерево взлез. Должно, боится, как бы тигр не прибег опять.

Петька смотрел на него, широко открыв глаза. Семен вдруг поднес руку ко лбу и ударил в лоб концами пальцев.

— Только откуда у него такое ружье?..

Он задумался, опустив голову.

— Ружье модное, — сказал Петька.

Семен бросил на него короткий взгляд.

— То-то, что модное…

— Может, хунхуз?..

Семен отрицательно качнул головою и потом вскинул глаза на Петьку.

— Зачем хунхуз пойдет в лес?..

Он вздернул плечи.

— Может еще откуда?..

— То-то вот откуда… Я знаю тут всех ихних охотников… И, занеся руку за шею, он заскреб пальцами по затылку.

— Дяденька…

— А?

— А он не сбежит?..

— Куда там! Нет… Испугался, небось, теперь до утра не слезет…

Опять он вздернул плечи и развел руками.

— Главное — пуля… В жизни я не видал у них таких ружей…

— Небось, и в оболочке, — заметил Петька, вопросительно взглянув на Семена…

Через секунду он спросил:

— Вы когда видели новые пули?..

И пояснил сейчас же, не дожидаясь ответа:

— Внутри свинец, а снаружи этак в роде серебра, только тверже.

Немного он покраснел. Он видел, как Семен вдруг омрачился. Конечно, откуда Семену знать о новых пулях? И, конечно, ему это неприятно, что он не знает. А откуда он может знать! Он, может, всю жизнь прожил в лесу.

— Ладно, — сказал Семен. — А ты вот что, ты лезь-ка к окошку и сиди там, сторожи… Как что заметишь, станет слезать или еще что, сейчас мне… Ну, валяй!

И он скользнул глазами снизу-вверх по лестнице-сосенке.

— Ну, живо!

Петька вскарабкался по сосенке и высунул в окно голову.

— Видишь? — шепнул снизу Семен.

— Вижу.

— Не очень высовывайся… Слышишь?

И Семен носком сапога ударил тихонько под конец сосенки.

Затем он оставил Петьку в покое.

Он опять лег на койку навзничь, заложив руки за голову, вытянувшись во всю длину койки.