Валентина Журавлева - Янтарная комната

— Можно около вас, Василий Иванович?

— Аа-а, это ты, Коля? — Шерстнев только теперь заметил секретаря комсомольской организации. — Ну как ты, здорово испугался? Страшно попадать в такой переплет?

— Страшно, Василий Иванович, — чистосердечно признался Петров. — А меня к вам Андрей Васильевич прикомандировал, чтобы я помогал вам, когда нужно. Вы не возражаете?

— Хорошо, Коля. А где устроены твои комсомольцы?

— Поскольку их немного, Василий Иванович, мы их по всем шлюпкам рассадили — по одному на шлюпку. Пусть учатся у других в трудные моменты.

Шерстнев задумался. «Трудные моменты…» Как много сейчас для молодежи всяких трудных моментов! И что будет еще для нее впереди?

Медленно тянулось время.

Уже сгустились сумерки и появились первые вестники перемены погоды. Холодный, колючий ветер все чаще врывался в затишье и швырял в лица людей ледяные брызги. Все это слишком знакомо каждому! Скоро налетит злой борей и запляшут, взбесятся волны. Поэтому так хотелось поскорее ступить на прочную палубу. И гребцы старались, налегали на весла вовсю.

Шерстнев забеспокоился. Капризен океан в таких широтах. Пока подойдет спасательное судно, — может разыграться настоящий шторм. И тогда ракеты не будут видны даже на близком расстоянии. А остаться в шлюпках посередине свирепого, океана — грозная опасность. Кто сможет потом разыскать их в такой безбрежности!..

Нежданно навстречу шлюпкам темноту прорезал яркий луч прожектора. Все заволновались. Этот луч — вестник спасения, вестник жизни.

Шлюпки Шерстнева и Борщенко сблизились.

— Василий Иванович, это эсминец! — радостно сказал Борщенко. — Он подошел раньше спасательного судна, но возьмет ли он нас?..

— Просигнальте ему! — приказал Шерстнев.

Одна за другой взвились ракеты. В ответ луч прожектора несколько раз мигнул и остановился, направленный в сторону шлюпок, приглашая к сближению.

И Шерстнев скомандовал:

— Держать курс по лучу прожектора!

Гребцы заработали дружнее. Продолжали взлетать ракеты.

— Вот, Борис Андреевич, придется все-таки вам вступить на палубу военного корабля, — сказал Шерстнев. — Теперь уж поневоле.

— Да… Теперь я уже ничего поделать не могу. Придется согласиться.

Шлюпки и корабль быстро сближались. Вот уже луч начал елозить по волнам и, наконец, поймал, ослепил людей и так держал, пока черная масса корабля не выползла из темноты.

Забурлили мощные винты, погашая скорость.

— Эй, на шлюпках! — раздалось с корабля. — Подгребай к трапу по очереди!

Шерстнев приказал Борщенко с ранеными разгружаться первыми.

Пока люди со шлюпок, один за другим, поднимались на палубу корабля, Шерстнев думал о том, что оставлял он здесь, — о родной «Неве».

Сколько беспокойных лет жизни связано у него с этим судном! Длинный путь пробороздил он на нем по штормовым морям и океанам за эти годы, всегда уверенно стоял на капитанском мостике… И вот судна больше нет! Замерли его могучие машины, затихли привычные шорохи. Мертвое, на вечные времена останется оно в тишине и тьме океанской бездны…

Голос Рынина вывел Шерстнева из невеселой задумчивости:

— Пора и нам, Василий Иванович…

Да, последний моряк с предпоследней шлюпки уже поднимался по трапу. Пора подгребать и последней, капитанской шлюпке.

Уже крепчал ветер и все выше поднималась беспокойная волна…

Радостно переговариваясь, успокоившиеся моряки по очереди поднимались на корабль. Там их сразу же отводили в сторону.

Шерстнев поднялся последним. И его поразили необычные тишина, темнота и безлюдие на палубе. Странно было и то, что из товарищей с «Невы» здесь никого не было.

Трое незнакомых, в непромокаемых плащах, стояли перед Шерстневым. Дальше виднелись еще двое, с автоматами, мрачно поблескивающими в полутьме. Между автоматчиками — Коля Петров.

— Иди за мной и не оборачивайся! — приказал провожатый в плаще.

Грубое обращение и акцент поразили Шерстнева, и его обожгла мысль: «Немцы!»

В этот момент он услышал впереди возню и крик Петрова:

— Это фашисты, Василий Иванович!

С нелегкой для своих лет стремительностью Шерстнев рванулся обратно к борту. Но тяжелый удар настиг его сзади и свалил с ног.

— Дай сюда свет! — раздался возглас по-немецки.

Луч прожектора метнулся на палубу и осветил пытающегося встать Шерстнева и Колю Петрова, которого автоматчики держали под руки.

Отчаянным усилием Коля вырвался и бросился на помощь Шерстневу.

— Стой! Буду стрелять! — крикнул по-русски немец в плаще, выхватывая пистолет. — Стой!..

Коля не остановился. Но добежать до Шерстнева ему не удалось. Навстречу, один за другим, раздались несколько выстрелов. Ноги его подогнулись, и он опрокинулся навзничь. Рука, в последнем усилии протянутая к Шерстневу, с глухим стуком вяло откинулась на железную палубу.

— Зачем стрелял? — опросил другой немец в плаще. — Они все коммерческие. Военных среди них нет.

— Если он побежал, — надо было стрелять! — жестко сказал стрелявший. — Жалеть нечего: он русский!

— Ну ладно. Сбрось его за борт. А мы пошли.

Шерстнева, который уже встал, подхватили под руки и грубо потащили вперед. Спустя несколько минут его втолкнули в тесную, освещенную каюту. Там были еще трое вооруженных немцев. Они прижали Шерстнева к стене и быстро обыскали, вывертывая из карманов все содержимое. Сорвали с руки часы. Сдернули с шеи шерстяной шарф.

Потом Шерстнева снова подхватили под руки, вывели из каюты и потащили мимо орудийной башни, между каких-то надстроек, до люка, у которого стояли автоматчики. Один из них открыл крышку, и Шерстнева бесцеремонно сбросили в зияющее отверстие.

«Кажется, конец», — подумал Шерстнев. Но заботливые руки товарищей подхватили его на лету и поставили на ноги.

— Василий Иванович, вы? — услышал он шепот Борщенко. — Больше там никого нет?

— Нет, больше там никого нет, — с трудом сказал Шерстнев. — Коли Петрова уже не будет.

— Сейчас, Василий Иванович, мы вас устроим, чтобы вы прилегли, — не поняв последних слов Шерстнева, продолжал Борщенко. — Сейчас… Потерпите…

— Нет больше Коли Петрова! — громко повторил Шерстнев, и голос его дрогнул. — Погиб Коля! Бросился на помощь мне — и его убили.

Наступила мертвая тишина. Молчание было тяжелое и долгое.

— Как это случилось? — спросил, наконец, Женя Муратов.

Шерстнев рассказал. И снова несколько минут стояла тишина. Потом все завозились, зашептались.

— А где раненые? — спросил Шерстнев у Борщенко.

— Их сразу же забрали в корабельный лазарет.

— А Борис Андреевич?

— Я здесь, Василий Иванович, не беспокойтесь, — отозвался Рынин.