Валентина Журавлева - Янтарная комната

— Почти не изменился! — продолжал он. — А ведь, почитай, два года прошло с тех пор… с Киева… Да что ты так уставился на меня?! Неужто не узнаешь?… Я — Федор Шакун… Помнишь, познакомились с тобой в бане, из-за твоего водяного с рогатиной?.. Ну, ты еще потом два раза брал меня на свои операций…

Шакун, позабыв о присутствии гестаповца и конвоиров, обрадованный встречей, продолжал:

— Во второй раз я был под твоей командой, когда пускали в расход драчливую многолюдную семейку. Помнишь?.. — Шакун понизил голос. — Девчонка тогда выколола глаз твоему помощнику… Ха-ха-ха!..

Борщенко мучительно передернулся и оглянулся, выискивая, чем бы расколоть голову предателю.

А Шакун продолжал:

— Ну, не кривись. Раз не нравится, — не буду. Мне рассказывали, что не любишь ты разговоров о таких делах. А на этих ты не обращай внимания… — Власовец кивнул в сторону гестаповца и конвоиров. — Они по-русски не понимают ни слова!.. А как ты по-немецки? По-прежнему ни бум-бум?.. Ага? Ну, а я уже калякаю по малости… Погоди, вот я сейчас…

Шакун повернулся к Хенке и по-немецки объяснил:

— Господин оберштурмфюрер, он из наших… В Киеве был старшим в зондеркоманде. Его сам генерал Власов принимал. Он два раза брал меня на операции…

Хенке заинтересованно посмотрел на Борщенко.

— А как его звать? — спросил он Шакуна.

— Имя у него было Павел. Фамилию забыл. В Киеве его прозвали Черным Вороном.

Заинтригованный Хенке сделал знак конвоирам, и они вышли.

— Зитц маль! — пригласил гестаповец.

— Садись, Павел! — перевел Шакун.

— Как ты попал на судно?

Борщенко молча в упор рассматривал гестаповца.

— Он, господин оберштурмфюрер, кроме русского, ни к какому языку не приучен, — пояснил Шакун. — Пробовал, но не может. А на советское судно он попал специально. Он-бывший моряк. Его забрали тогда из Киева для отправки в тыл к коммунистам. На флот. По заданию…

— По какому заданию? — заинтересовался Хенке. — Это важно. Спроси у него.

— Павел! Ты по какому заданию очутился на судне?

— По особому, — выдавил Борщенко, не представляя, что будет дальше, и решив не выдавать свое знание немецкого языка.

— Опроси у него, Шакун, в чем состояло это задание.

— Павел, оберштурмфюрер интересуется, какое это было задание?

— Я не могу отвечать на этот вопрос! — твердо заявил Борщенко, понемногу ‘приходя в себя. — Скажи, что не могу об этом говорить.

— Он не может говорить! — коротко перевел Шакун. — Особое задание, господин оберштурмфюрер.

Хенке понимающе кивнул и задумался, внимательно разглядывая богатырскую фигуру Борщенко.

Воспользовавшись паузой, Шакун спросил:

— А что это у тебя, Павел, вроде голос изменился? И слова стал растягивать?

— Контузило меня, Федор, — нашелся Борщенко.

— Аа-а-а, — удивился Шакун. — Кто же это тебя? Свои или чужие?

— Свои, — продолжал сочинять Борщенко, не представляя, кого Шакун понимает под своими, кого под чужими.

В разговор снова вступил Хенке:

— Спроси его, Шакун, — куда направлялось судно?

Борщенко отвечал осторожно и не сразу, пользуясь временем, которое занимал Шакун на переводы.

— Куда направлялось судно, — неизвестно. Никто из команды этого не знал.

— А капитан?

— И капитан не знал.

— А это точно? — засомневался Хенке. — Шакун, повтори вопрос!

— Абсолютно точно! — уверенно подтвердил Борщенко. — Мы следовали по курсу, который постепенно менялся сопровождавшим нас военным кораблем.

— Ага… Так… Искали новый, обходный путь в Англию? Это похоже!.. Спроси, Шакун, — он давно знает капитана?

— С ним я в первом рейсе.

— А команду?

— Команда вся новая, сборная. Я знаю людей только по фамилиям. Они сами только что познакомились…

— Гмм-м… — Хенке опять задумался. Вероятно, так подобрали команду нарочно. На случай, если она попадет в плен…

— Очень вероятно! — подтвердил Борщенко. — Поэтому и мне удалось к ним попасть.

— Знаешь ли ты, кто из команды коммунист?

— Было два. Оба погибли во время взрыва.

— А капитан?

— Он беспартийный.

— Как это может быть? — Хенке недоверчиво посмотрел на Борщенко, Тот невозмутимо продолжал:

— Он старик. Был капитаном гари царе. Поэтому — беспартийный.

— Гмм-м… — Гестаповец озадаченно потер нос. — Ага… Может быть, поэтому капитану не доверили маршрут судна… Так, так… Спроси, Шакун, — хорошо ли он знает Рынина?

— Знаю недавно. Только с этого рейса.

— Ты не был к нему приставлен? — Гестаповец пристально посмотрел на Борщенко.

— Нет.

— Но, может быть, ты слышал, каким строительством он занимался?

— Нет. Об этом на судне никаких разговоров не было.

— Жаль. Тебе это надо было знать.

— Мне это было ни к чему.

— Ну, ладно. О Рынине мы еще выясним. Спроси, Шакун, как твой приятель хочет: вернуться под конвоем в камеру, как бы с допроса, или остаться с нами?

— Павел! Как тебе лучше: остаться у нас или вернуться под конвоем туда?

— Мне надо туда! Мне надо быть там!

— Он должен быть там! — перевел Шакун.

— А зачем ему туда надо? — продолжал спрашивать Хенке.

— Павел, за каким чертом тебе туда нужно?

— У меня там есть свои люди… — объяснил Борщенко.

— И много? — спросил Хенке, выслушав Шакуна.

— Трое! — продолжал импровизировать Борщенко.

— Ага, это хорошо, — сказал Хейке. — Вернись туда и условься с ними о связи. Дай им задание срочно выявить, кто из русских работал на строительстве метро… Заодно пусть заметят и тех, кто работал в шахтах. Понял?

— Чего же тут непонятного? Все ясно! — подтвердил Борщенко. — В Москве и Ленинграде — на метро; в Донбассе и Кузбассе — на шахтах. Яснее ясного!

— Ну вот и хорошо! А теперь, Шакун, можешь пройти с ним в буфет и угостить хорошенько. Потом пусть его доставят обратно в камеру под конвоем, как всех… Мы его через три дня вызовем… Будет работать у нас!

Шакун и Борщенко уединились в буфете. Перед ними стояла еда и вино.

Шакун мало ел, время от времени потирая распухшую скулу, и много пил, — и говорил, говорил, говорил:

— Угощайся! Ты, кажется, любил пожрать!.. Я тут на хорошем счету… И заработок приличный… Но в команде охранников — из наших я один! Хорошо, что теперь вместе будем. А то — язык наломал: не с кем душу отвести по-русски. С пленными не разговоришься: того и гляди прихлопнут…

— А что здесь такое? — спросил Борщенко.

— Ты разве не знаешь?

— Откуда мне знать? Я ведь попал сюда этой ночью и случайно…

— Да-да, совсем забыл. Тут, Павел, дело большое. Важное строительство. А работают военнопленные. Особый лагерь…

— Но где же мы находимся?

— Вот чего захотел! А дьявол его знает где!.. На острове — и это все, что известно. Ясно только, что у черта на куличках!