Валентина Журавлева - Янтарная комната

— Василий Иванович, — зашептал в ухо Шерстневу протиснувшийся к нему комсомолец Сережа Степанов. — А у Жени Муратова фашисты нашли в кармане Гитлера… Что-то будет? Наверно, Женю повесят.

— Рисунок, что ли, какой? — забеспокоился Шерстнев.

— Нет, слепил из хлеба.

— А где Женя?

— Здесь, в углу, с Лешей. Женя!.. Иди сюда!.. Женька!..

— Сейчас! — отозвался тот из угла, где шептался с Лешей Парменовым.

Шерстнев подозвал Борщенко, и они о чем-то тихо переговорили.

— Ну, кому я нужен? — спросил пробравшийся на голос Степанова Муратов.

— Женя, какого Гитлера нашли у тебя фашисты? — спросил Шерстнев.

— Я его, Василий Иванович, разделал под орех! Слепил настоящим палачом, с топором на плахе…

— Когда тебя вызовут, скажи, что делал не ты, — посоветовал Сережа Степанов. — Назови кого-либо из погибших.

— Зачем я буду скрываться? Я им еще и не то сделаю за Колю!..

— Здесь, ребята, придется вести себя осторожнее, — строго сказал Шерстнев. — Мы тут подумаем, что делать. И вам придется нас слушаться. А пока ползите в свой угол.

Комсомольцы послушно убрались.

— Кирилл! — позвал Борщенко.

— Ну зачем тебе Кирилл? — хрипя и шепелявя, отозвался Пархомов.

— Куда ты запропал и почему тебя не слышно?

— Заехал я фрицу в ухо, а он мне ответил в зубы. И другой фриц ему помог. Расквасили Кириллу Пархомову нос и губы. Трудно говорить…

— Ну, коли так, — молчи. После потолкуем. Если тебе трудно говорить, то слушать ты сумеешь.

— А мне, сукины дети, ребра наломали, еле дышу… — подал голос Кузьмич.

— Вот что, Андрей, — сказал Шерстнев. — Скоро начнут таскать людей на допросы. Пока мы все вместе, надо кое о чем договориться…

— Да, Василий Иванович, — это действительно важно.

— Пригласи всех поближе, Борис Андреевич, а вы здесь?..

— По-прежнему около вас, Василий Иванович, — отозвался Рынин. — Прислушиваюсь ко всему и думаю…

— Невеселые думы? Да?..

— Разные, Василий Иванович… Думаю, что бывает и хуже…

— Бывает и хуже, — согласился Шерстнев. — Но люди всегда ищут выхода из любого трудного положения. И нам надо тоже думать о своем будущем.

Но ни ночью, ни в течение дня на допрос никого не вызывали. Один раз немцы спустили пленникам три буханки хлеба и бачок с жидким супом; дважды — бидон с простывшим кофе.

Лампочки по-прежнему не включались, и в темноте было трудно. Но особенно невыносимо было дышать спертым, дурным воздухом. По решительному требованию пленников, немцы открыли люк и не закрывали его в течение всего дня.

Сильная вибрация от работы мощных двигателей говорила, что корабль идет самым скорым ходом. Но в средине следующей ночи машины вдруг резко сбавили скорость. Потом стало необычно тихо, — оборвался шум от высокой океанской волны и прекратилась качка. Было ясно, что корабль вошел в бухту.

Скоро он остановился.

На палубе зашумели, забегали. А спустя некоторое время над люком наклонился часовой и крикнул:

— Быстро по одному выходи!

Первым на палубу поднялся Шерстнев. За ним — Борщенко и Рынин.

От люка прожектор освещал проход между двумя шеренгами вооруженных немецких моряков; он вел к сходням на широкий причал, к которому пришвартовался корабль. Видимо, глубина здесь была большая. На причале, так же ярко освещенном, полукольцом стояли автоматчики-эсэсовцы.

— Где наши раненые? — по-немецки спросил Шерстнев стоявшего на палубе морского лейтенанта. — Мы должны их видеть и вынести на берег первыми.

— Видеть вы их не сможете! — коротко ответил немец.

— Тогда мы не тронемся с места! — решительно заявил Шерстнев.

Лейтенант обернулся к другому немцу в плаще и о чем-то тихо переговорил с ним. Потом сказал, обращаясь к Шерстневу:

— Ваши раненые отправлены на машине в госпиталь. Увидеть их сможете только завтра днем. А теперь — быстро сходите с корабля!

— Что делать, Василий Иванович? — спросил Борщенко.

— Будем сходить.

— Товарищи! Можно выходить! — крикнул Борщенко в люк.

Через пятнадцать минут все уже были на причале и выстроились по четверо в ряд.

— Сейчас мы пойдем! — по-русски объявил эсэсовец, стоявший во главе колонны. — Из строя не выходить! Всякому, кто сделает шаг в сторону, — расстрел! Кто выйдет на шаг вперед, — расстрел! Кто отстанет на шаг, — расстрел! Теперь — вперед!

Колонна тронулась и вышла из освещенного пространства. Кругом была кромешная тьма. При свете электрических фонарей конвоиров зашагали по вырубленной в каменистом грунте дороге, поднимающейся в гору. Затем дорога стала ровной, и через полчаса пленники подошли к подъезду приземистого каменного строения.

У входа горел фонарь и стоял часовой. По его сигналу вышли еще два эсэсовца и широко открыли двери. Старший конвоир приказал колонне перестроиться по двое и быстро заходить внутрь. Там пленников провели по коридору в большую камеру.

— Разговаривать и шуметь не разрешается! — объявил тот же эсэсовец.

Подошел часовой с автоматом. Тяжелая дверь закрылась. Лязгнул засов. Пленники остались одни.

Камера была просторная. С обеих сторон в три этажа были нары. Над потолком горела тусклая лампочка, огражденная решеткой.

— Да здесь можно отдохнуть, — обрадовался Женя Муратов. — Ребята, давайте в этот угол… Тут светлее.

— Свет нужен в первую очередь Кириллу Пархомову, — прохрипел Пархомов. — У меня есть что почитать.

При тусклом освещении физиономия Пархомова выглядела ужасно. Огромная фиолетовая опухоль, затянула один глаз. Нос и губы были разбиты и распухли.

— Ну и разделали тебя, Кирилл! — изумился Борщенко. — Теперь тебя никакая красавица не полюбит.

— Он из-за красавицы и пострадал, — подковырнул Силантьев.

— Молчи, — зашипел Пархомов. — Голову сверну, как цыпленку!

— Теперь не свернешь. Сам виноват… Не дал тогда на судне показать ребятам. А напрасно, — девушка хорошая…

Пархомов двинул Силантьева кулаком под ребро, но беззлобно, так, для виду.

— Все-таки я ее без боя не отдал. И, в конце концов, смял вместе с конвертом в комок, чтобы не касались ее глазами сволочи…

— А что же ты нам хотел почитать? — спросил Борщенко.

— Сам-то я читать не смогу. Читай уж ты, Андрей Васильевич! — Пархомов извлек из-за голенища аккуратно сложенные листы бумаги, — Вот, посмотри, что я сумел в драке скрыть.

Борщенко развернул листы и посмотрел:

— Откуда такое, Кирилл?

— Это последнее, что я успел принять по радио.

— Ну и молодец. Очень кстати. Товарищи, слушайте последние новости: приказ Верховного Главнокомандующего и сообщения Совинформбюро.

Все плотно сдвинулись вокруг Борщенко. Он кашлянул, прочищая горло, и густым шепотом стал читать: