Алексей Бобровников - Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков

Сванов принято считать самым кровавым этносом в Грузии. Но не сваны, а их восточные собратья хевсуры – вот кто был наиболее жесток.

В тот год главной новостью был ядерный кризис в Японии, поэтому все – и неурожай помидоров, и необходимость выпить еще стакан чачи – абсолютно все оправдывается принесенными с Дальнего Востока продуктами полураспада.

Кондратия Ходжелани отпевали возле фамильной церкви. На гроб бросили первую горсть земли.

Пел хор «зари». Старики, вначале несобранные, больше не фальшивили.

Потом посыпался песок и камни. Звук все глуше и глуше…

Я вышел из церкви. В нос ударил запах полыни.

Под ногами, у стен, во дворе – повсюду росла полынь.

После похорон, за длинными, покрытыми белыми скатертями столами, уселась огромная сванская семья. Когда-то столы на торжествах и тризнах в Сванетии покрывали не бумагой, а тонким, раскатанным длинными полосами сыром сулугуни.

«Чтобы был мир в этом доме, после того, как он ушел!» – провозглашает кто-то из старейшин.

Тост за мир в Сванетии, этой бывшей «столице кавказской вендетты», звучит особенно актуально.

Сванов принято считать самым кровавым этносом в Грузии. Но не сваны, а их восточные собратья хевсуры – вот кто был наиболее жесток.

Когда-то, еще до нашествия коммунистов, уничтоживших последние очаги хевсурского сопротивления, в Шатили и его окрестностях считалось позором поднять тост за мир.

«Ты – женщина! Трусливая баба!» – восклицали хевсуры, услышав, как кто-то за столом говорит такие слова.

Возможно, поэтому в сванских селах еще живы традиции и обряды предков, а в крепостях Хевсуретии не осталось больше ничего живого.

Увидев за перевалом табличку с названием «Адиши» и широкую грунтовую дорогу, ведущую в указанном направлении, я ни на секунду не усомнился, что выбираю правильный путь.

Был полдень. Солнце вышло из-за туч. Августовские шершни – толстые, матерые пожиратели стад, благополучно пережившие лето, теперь впивались в плечи, шею, и даже мочки ушей.

Градус подъема становился круче, а дорога – все более скверной. Если сначала это была плотно утоптанная гусеничным трактором колея, то потом вовсе не стало никакой дороги – только тропа.

В довершение ко всему заканчивалась вода – вот уже несколько километров не встречалось ни единого ручья – только сухая, каменистая почва, поросшая сосняком.

Накануне днем муж Назо Хергиани, Нугзар, предупреждал, что дорога, по которой я собираюсь ехать, может оказаться вовсе не тем, что указано на карте.

«А ты сможешь добраться туда на велосипеде? – с сомнением спросил старый альпинист. – Когда-то нас возили туда на быках»

Так говорил Нугзар, но вместо того чтобы слушать альпиниста, я продолжал верить жестяному указателю.

Башни поселка Местия, столицы Верхней Сванетии

Сосны и шершни были единственными живыми существами, слышавшими набор страшных проклятий, которыми я расклепывал дорожный знак, указывавший дорогу на Адиши.

Один из шершней – огромный, важный, неторопливый, настоящий боевой генерал среди своих собратьев, впился мне в руку чуть выше локтя.

Я выпустил руль и, что было сил, хлопнул агрессора по спине. Тот снялся с места и, как ни в чем не бывало, отлетел на безопасное расстояние.

В эту секунду переднее колесо налетело на камень.

Несколько раз я пробовал тронуться с места, помогая себе бранными словами, которые, как известно, заменяют человеку верблюжий горб, где это запасливое животное хранит запас резервов на «черный день».

Один или два раза техника сработала, но на третий дорога победила: я не мог сдвинуться с места.

Самый большой сюрприз ждал впереди, когда не подъем (он, казалось, был бесконечен), но тропа, по которой я ехал, неожиданно закончилась.

Горная тропа в поселке Адиши (Вольная Сванетия)

Это открытие развеселило меня.

Хохоча и матерясь одновременно, я вытолкал велосипед на вершину пригорка, где увидел человека, с любопытством выглядывающего из-за камня. Его физиономия показалась чересчур европейской для этих гор.

«Впервые вижу такого фаната», – произнес он на идеальном русском языке с прибалтийским акцентом.

Этот человек стал предвестником хороших новостей – подъем закончился, и в ту же минуту туча закрыла солнце.

Через сто метров обнаружился первый источник воды – мелкий, едва различимый среди камней, но оказавшийся настоящим спасением.

Новые знакомые (группа латвийских альпинистов, отправлявшихся покорять Тетнульд) снабдили меня металлической кружкой, которой я набрал во флягу мутноватой, но вкусной воды.

Тропинка, начавшаяся вскоре после ручья, местами была перегорожена рухнувшими деревьями; если здесь когда-то и проезжал колесный транспорт, с тех пор утекло много воды…

Тем временем туча, которой надоело быть просто зонтиком от солнца, заворчала, проползая брюхом по горному кряжу.

Еще секунду верхушки сосен были залиты светом, а потом, сначала вслепую, а потом, уже полностью закрыв собой солнце, хлынули потоки дождя.

За считаные секунды я промок до нитки.

В сплошной пелене, чуть ли не на ощупь я двигался вперед.

Ехать по невидимой глазу и изрытой ухабами тропе было невозможно, и велосипед пришлось толкать.

Спидометр, не реагировавший на скорость в два километра в час, демонстрировал твердую уверенность в том, что мы стоим на месте.

Часа через два я вышел на огромную поляну, поросшую густой зеленой травой чуть ниже человеческого роста. Здесь следы дороги совершенно терялись.

Дождь закончился, появилась радуга, и сквозь тучи пробивалось заходящее солнце.

Мокрые от дождя кузнечики тяжело выпрыгивали из-под ног.

Вскоре я увидел стоящий посреди поля почтовый ящик – продолговатую металлическую коробку с остроконечной треугольной крышей.

Какой почтальон приносит сюда корреспонденцию? Кому? И как выглядит адрес на конверте, доставленном сюда?

Заглянул внутрь.

На задней стенке крепился фотографический портрет молодого человека, смотревшего немного прищурившись, как будто против солнца.

Ящик, напоминающий почтовый, оказался мемориалом в честь кого-то молодого свана, погибшего в этих местах.

Этот памятник, условные обозначения на камнях (бело-красными полосками, похожими на перевернутый флаг республики Польша, обозначены здесь все тропинки к историческим местам) – и больше никаких следов присутствия человека.