Геннадий Ананьев - Жизнью смерть поправ (сборник)

«Не на того напали», – хмыкнул Илья и выстрелил, выцелив голову автоматчика.

Вот теперь можно и разговоры разговаривать. Верней, диктовать свои условия…

– Следующая пуля твоя, если надумаешь подличать! Спрятаться не успеешь! Наши (он сделал упор на этом слове) условия такие: девчат выпускаете. Ты остаешься на месте, пока они не убегут в лес.

– Потом пуля в меня?

– Нет. Я командир пограничного подразделения. Даю честное слово, что ты укроешься в своей норе. Мы уйдем через полчаса. Все, кто попытается подняться наверх, будет застрелен. – Помолчав немного, добавил: – Вы должны осознать, что плетью обуха не перешибешь. И чем больше зла вы совершите, тем строже кара. Одумайтесь, повинитесь. Отсидите тогда малый срок – и вольные казаки.

Торопливо скользнул в бункер бандеровец, не очень-то поверив пограничнику, – сам он не сдержал бы слова. Через несколько минут выбрались наверх девчата.

– Бегом в лес! Я догоню.

Повременил минут десять и спустился с дерева. Он был уверен, что бандеровцы не рискнут сразу же выбираться из своего логова. Пошагал догонять девчат, но оказалось, что те отошли всего на пару сотен метров и остановились.

– Бежать нужно, а вы стоите! – сердито упрекнул Илья девушек.

Те, однако, оправдались:

– А куда бежать? Везде лес, а дороги нет…

– А это что, – указал на следы, но потом махнул рукой: откуда им знать, как идти по следу.

– За мной!

Километра полтора пробежали, и девчата взмолились, прося хотя бы несколько минут дать отдышаться.

Остановился, начал спрашивать:

– Сколько их там?

– Было двадцать пять. Четверых вы, кажется, застрелили…

– У них чуть не до драки дошло. Каждый требовал «первенства». Главарь их усмирил, объявил жеребьевку. Газету какую-то разорвали и стали писать имена. Уже тянуть начали, а тут спасительный выстрел… До нас ли им?

– Спасибо, родные вы наши!

– Один я… Потому прошу пересилить себя. Погоня может быть.

После такого признания Илье не требовалось поторапливать девчат: им очень не хотелось вторично попадать в руки бандеровцев.

Лишь в паре километров от городка встретили они два отделения пограничников. Двух бойцов отрядили сопроводить девушек до школы, в которой они учительствовали и в ней же квартировали, остальных Илья повел к логову бандитов, предупредив, однако, что зряшной будет вылазка, ибо боевка успеет уйти.

Так и вышло. Успели уйти бандеровцы, оставив не похороненными убитых Ильей боевиков. Положили рядком, накрыв их лишь лапником. Стало быть, вернутся какое-то время спустя, чтобы закопать, либо отнести родным. Илья даже посоветовал командиру группы подержать возле схрона засаду, но тот отмахнулся.

Непосредственные командиры представили его к ордену Славы первой степени за смелое единоборство с бандбоевкой и освобождение захваченных учительниц, поддержало и командование округом, но отчего-то запротивились и секретарь обкома, и председатель облисполкома. На явный скандал руководители погранокруга не пошли, не желая осложнений, ибо с формальной точки зрения местная власть была права: не должен был Илья оставлять боевиков, а тем более давать слово, что не тронет их (откуда им было известно его обещание?), а следовало ему держать схрон на мушке до прибытия подкрепления. Несогласные даже вспомнили хрестоматийные слова: «Если враг не сдается, его уничтожают». Вот если бы бандеровцы сдались Илье, тогда награда возможна, в данном же случае – ни в коем разе.

Отчего заупрямились партийно-государственные власти, Илья не понял и тогда, не совсем понимал и все последующие годы, молча переживая обиду. Особенно остро она вцепилась в сердце недели через две, когда его поступок оправдала сама жизнь: бандбоевка пришла с раскаяниями в милицию, сказав, что они вняли совету пограничников, которые порекомендовали, оставив их живыми, сдаться советским властям. На вопрос, отчего так долго не приходили после того, как один пограничник так перепугал их, ответили вначале удивленным вопросом:

– Как один? Не может быть!

– Может или не может, но было… Но вы не ответили на вопрос.

– Командир противился. И его подручный, который вешал плененных красноармейцев и всех, кто против самостийности. На мине в лесу оба подорвались, пугать теперь некому. Отсидим, что присудят, и будем жить вольно, а не по лесам ховаться…

Вот тут бы и вернуться к представлению, но смалодушничало окружное начальство, не осмелилось передокладывать, как они называли «повторно поднимаемый вопрос»…

Долго терзали бы ветерана грустные воспоминания, сравнивание прошлого с настоящим, но заскрипел ключ в дверном замке, и в камеру вошел начальник следственного изолятора – в добром расположении духа, держа в руке объемистую сумку.

– Вот обед и ужин. Завтрак, свежий, привезут. Губернатор выделил солидную сумму для покупки продуктов.

– Губернатор? В его праве вызволить меня отсюда…

– Верно, но он избрал иной путь. Вот предписание охранять вас как зеницу ока, – начальник показал гербовый лист, – пока приедет следователь из Москвы. Никто, конечно, не приедет. Это – легенда для одиночного содержания. Всего сказать не могу не потому, что скрытничаю, а потому, что и сам не ведаю. Твердо знаю одно: сидеть в заключении вам придется не менее недели, пока «двигатель, который пошел в разнос, не разнесет окончательно». Речь не только о вашем благополучии, а о благополучии вашего села, всего района, о разоблачении всех лихоимцев. Вам остается набраться терпения.

– Я-то что, вот Марфуша…

– По моим сведениям, она повстречалась с губернатором и согласилась принять активное участие в серьезной игре.

– Но это же опасно! Ее тоже могут арестовать, пока суд да дело, а в женском изоляторе тоже, думаю, есть камера, где случаются инфаркты или инсульты.

– Не волнуйтесь. Ничего с ней не случится, если даже арестуют. Для конечной фазы это будет даже лучше. Вы должны принять это, как неизбежность со счастливым концом.

«Со счастливым или нет – бабушка надвое сказала», – подумал Илья Петрович, но ничего не ответил. Риск, верно, есть, а есть ли выбор?

Начальник следственного изолятора тем временем достал пачку пакетиков, стопку ровно нарезанных листков и шариковую ручку.

– От каждой баланды, даже от компота – немного в пакетик. Дата и время. Понятно?

– Ясней ясного… Есть просьба: Марфуше сообщите, что я жив и здоров.

– Сделаем.

Едва начальник следственного изолятора вернулся в свой кабинет, как тут же вошли сменявшиеся дежурные. Доложили, что за время его отсутствия происшествий не случилось.

– Сменяйтесь, – велел начальник и сел в кресло, чтобы позвонить жене, но принявший дежурство попросил остаться, дабы получить разъяснения по некоторым вопросам.