Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— Извините, — в шоке от услышанного выдавил я.

— Вот так. Теперь задавай приемлемый вопрос, но сначала подумай: стоит ли.

— Подумал. Меняю тему. Вынужденные жуткие самоубийства на стене спасли жизни остальным, но захотелось узнать: как у вас казнят?

— Зависит от преступления и обстоятельств, — собеседник поморщился. — Могут оставить без воды и еды. Иногда вешают. Бывает, отрубают голову или сжигают. Последним особенно грешат святые сестры. Если преступление совершено из благородных мотивов, такое тоже случается, а не казнить нельзя, разрешают совершить самоубийство вспоров живот или перерезав шею.

— Дарья намекала на стене насчет кладбища.

— Царисса Дарья, — автоматически поправил дядя Люсик. — Да, кладбище — худшее, что может быть.

— Закапывают заживо?! — Мурашки побежали по коже.

— Здесь не закапывают.

Прямо перед окном пронеслись бойники с дымившимися чугунками в руках. Повеяло вкусным. Папринций подвигал челюстью, перевел вечно усталый взор на меня:

— Если тебя разоблачат как Фому, накажут именно кладбищем. Плохо. Казнь на кладбище — когда при свидетелях отпускают.

— Отпускают? — не поверил я. — И вы говорите, это самое худшее? Наверное, стреляют в спину?

— Здесь не стреляют, — равнодушно отмахнулся дядя Люсик. — Здесь не из чего стрелять.

— То есть, — уцепился я за оговорку, — вы знаете, как и из чего стреляют?

Брови папринция снова поползли к переносице. Голос раздался ровный, но жесткий:

— Допустим из гнука, который запрещен. Потому и не стреляют. Хватит с вас морочить мою полуспину! Нашел Шаю. А я еще надеялся, что мы сработаемся…

Очень уж много чисто земных выражений. Мало того, чисто одесских, слышанных в основном по телевизору и от одного пилота-инструктора. Мелькнула шальная мысль. Я ляпнул:

— Имя Шурик вам ничего не говорит? Волосы рыжие, увлекается дельтапланеризмом…

Лицо собеседника приобрело землисто-серый оттенок. Затем стало зеленым. Наконец, побледнело.

— Что с ним?!

Я впервые увидел в папринции не должностное лицо, не винтик из слаженного механизма местной системы, а человека. Смертельно усталого, сгорбленного годами и бедами, но не потерявшего надежду. Теперь вновь обретшего ее.

— Он жив? Где он?!

— Вы его знаете? — удивленно проговорил я.

Ведь тот вопрос был пробным камнем. Кто знал, что последует такое.

Ударило током, словно нарвался на шокер: памятная глыба на гребне. Шурик, несущий цветы. Слова Малика: «У него здесь отец разбился. Года не прошло. Аппарат — вдребезги. И кусочков не собрали, похоронить»…

— Вы его отец?

— Где он? Жив? — снова повторил папринций.

— У Варфоломеи. Был немного покусан, отлеживается.

— Почему покусан? Как сильно? И почему у Варфоломеи?!

— Не беспокойтесь, я узнавал, все в порядке. Если сможете, приезжайте к Варфоломее когда мы с Томой… — настроение вдруг упало, — когда… если… мы… один из нас туда вернется. Нас же удочерили.

Я угас. Лицо отца, нашедшего сына, тоже поникло.

Во дворе школы начали рассаживаться за столы. Пока без команды, просто посидеть, поболтать, насладиться убийственными ароматами еды.

— Подумаю, что можно сделать, — наконец, вымолвил дядя Люсик.

— Как же случилось, что вы здесь? — неслыханно возбудилось мое любопытство.

Обычно я более сдержан. Сейчас захотелось прыгать и сыпать вопросами не хуже карьерного самосвала. Попа заерзала по лавке, сжатые ладони принялись мять колени.

— А как с вами? — упало встречное.

— Дельтапланы. Невидимая воронка в воздухе.

— Аналогично.

— Все рано не понимаю. Не стыкуется. Вы — папринций, уже вдовец…

Он усмехнулся с печалью:

— Все просто. Волков кто-то отвлек в другом месте, мне невероятно повезло. С причала топал, куда глаза глядят, через много часов вышел к дороге. Подобрали войники, приняв за умалишенного. До выяснения личности попал к цариссе Аграфене, только что потерявшей одного мужа. Чем-то зацепил. Поняв, кто я, она нарушила запрет, взяв к себе. В одной деревне был жар, это вроде нашего гриппа. Умирали люди. Феня взяла меня в мужья, записав деревенским из больной деревни. Здесь допустимы браки невзирая на сословия.

Я кивнул: уже знаю.

— Никто не рискнул проверять, — продолжил собеседник. — Она была примерно моего возраста, но болела. Ее съедало изнутри. Сохла на глазах. Менее, чем за год, она сначала перестала быть цариссой, потом не смогла передвигаться самостоятельно. Вскоре умерла. А я уже прижился в школе. Оброс знаниями, легко выучил тексты, научился ладить с местными. Марфа, Фенина дочка, без разговоров оставила меня здесь. Зачем семье лишний рот, не способный постоять за себя?

Теперь все стало на свои места. И звучный титул, и что просто жив. Он же для местных тоже черт.

— Расскажите про воздушный шар, — вновь попросил я.

Вопрос, с которого все началось.

— В процессе изготовления, — на этот раз не стал отмалчиваться дядя Люсик. — Делается втайне. Разные деревни поставляют куски. Готовое храню в тайнике под полом. Кстати, оттуда можно выйти за забор — это для информации. Для полета шар нужно будет сшить, собрать, сделать корзину и решить вопрос с топливом для нагрева. Чтобы грело, мало весило и не спалило шар. Пока вопросы подвисли в воздухе. Мне бы сюда технической литературы…

Или простенький поисковичок, хотел я добавить. Промолчал.

На душе помрачнело. Не все так гладко, как рисовалось. Но лучше, чем ничего. Раз не улететь быстро, будем изучать мир и думать, как сделать это медленно, но как можно быстрее.

— Не все понимаю об этом мире, — признался я. — Возглавляет страну Верховная царица. Цариссы — феодалки-вассалы. Как в Европе король и бароны. Или на Руси князья и Великий князь. В общем ясно, но. Каков размер княжеств? Мне они показались карликовыми, за день пару пройти можно.

Дядя Люсик развел руками:

— Я мало где был, но пару за день — преувеличение. За день царисса на коне должна из башни добраться до крайней деревни, которую нужно защитить — так точнее. Причем бывают пустоши и дремучие леса, лежащие между царствами — они огромны.

— Цариссы живут в башнях? Почему не в замках?

— Две причины. Нельзя и незачем. Вокруг башен нельзя строить стены и возводить любые другие укрепления. Это вызов власти Верховной царицы и установленному Аллой равновесию. Едва работы начнутся, придут царберы и вырежут осмелившуюся семью под корень.

— Понял, почему нельзя. Почему незачем?

— Кто будет строить для возможной соперницы? Вотчины меняются, тасуются, как карты в колоде. Царисса с семьей сегодня здесь, завтра там.

— Можете нарисовать карту местности?

— Только то, что знаю, а это мало.

Взяв припасенный для чего-то уголек, он принялся чертить прямо по строганной столешнице. Обрисовалась огромная дуга, похожая на улыбку в полный рот.