Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— Рыкцари не держат слова!

— Держат! Когда дело касается выкупа или добычи.

— О каких новых законах она говорила? — спросил я.

Девочки все вместе в недоумении поджали губы.

— Кто знает. Какие-то свои, разбойничьи.

Вспомнилась Запорожская сечь. Тоже бандитское государство, жившее набегами на соседей. Но ведь как-то жившее. Ведь государство. И в мое время неоднократно возникали квази-государства, пытавшиеся отменить все, что человечество создало до них. Итог печален. Всегда. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем» Увы, не работает. Точнее, работает, но только до запятой.

Но мечта не умирает. Каждое поколение стремится построить свое, новое, лучшее. И я хочу. И буду. Если получится. Хотя бы здесь, в этом королевстве кривых зеркал. Только сначала хочу понять, что здесь и как, прежде чем рушить. Танцы на граблях истории меня не вдохновляют. Сначала информация, потом осмысление, в конце действие. Только так.

А меня подталкивают. Вот эти, живущие грабежом и разбоем. Сомнительная компания. Но другой нет. Если не принять их «предложение», погибнут все. Страшно погибнут. В том числе ваш покорный слуга. Получается, что шантаж подействовал? Нам не оставили выбора, поэтому мы обязаны согласиться? В смысле, подчиниться. «Предложение, от которого невозможно отказаться». Классика.

К нам наверх снова поднялась Дарья. Следом — Варфоломея, Евстигнея, Аркадия. Весь высший состав. Встали перед опустившим глаза нервничающим стадцем.

— Загрустили? К мамам захотели? — гневно обратилась Дарья. — Готовы довериться разбойникам? Вспомните про честь! Ну-ка, громко, все вместе, «возвышенку»! Алле хвала!

— Алле хвала! Алле хвала! — хором рявкнули-пискнули еще секунду назад сомневавшиеся, готовые сдаться девичьи голоски.

— Я отдаю жизнь и мысли Алле-возвысительнице, да простит Она нас и примет, — гремела Дарья, и ей вторили цариссы с сестриссой. — Я берегу честь и репутацию, ведь потом они сберегут меня…

— …я берегу честь и репутацию… — рефреном неслось над стеной.

Ситуация изменилась до неузнаваемости. Никто уже не думал о сдаче. Все оказались готовы умереть — здесь и сейчас. За честь. За репутацию. Просто потому, что мы — люди.

— Я не ною и не жалуюсь. Я пересиливаю!

— Я не прошу. Я действую! — уносилось далеко за пределы стены, прекрасно слышимое противником.

— Для меня нет невозможного, — мощно выдавала Дарья, заражая выплескивающейся энергетикой окружающих. — Трудно — да, долго — может быть, но не невозможно. Я слушаю умных, но верю только верным. В этом состоит мудрость. Я никогда…

— …никогда не сдаюсь. Меня можно убить, но нельзя сломать! — уже в трансе воинственного восторга орали ученицы. — Я так живу и примером учу детей! Алле хвала!!

— Алле хвала! Алле хвала!! Алле хвала-а-а!!! — подхватил весь гарнизон школы, свой и новоприбывший.

Это было сказочно. Захотелось броситься со стены вниз и бежать на врага, размахивая мечом, пока на перестанет рубить рука, и пока рана, не совместимая с жизнью, не прервет лунатический бег божественного экстаза.

— Встать! В шеренгу! Лицом к врагу! — скомандовала Дарья.

Ученицы мгновенно выстроились рядком. К удивлению, крайними поставили незаметно приведенных Глафиру, Фому и Аглаю — в доспехах, но без оружия. Позади них присели пониже бойники с копьями: на всякий случай, и чтоб не мозолить глаза тем, кто снаружи.

— Мы вас внимательно выслушали, — крикнула Дарья через стену, где заволновались разбойники, не понимавшие происходящего. — Теперь послушайте нас. Вам нужны ученицы. Живыми. Иначе вы не уйдете. Мы вас поняли. Аглая!

Все лица обратились к девушке — свои и чужие. Одна из поднявшихся на стену монашек передала церемониальный нож. Похож на серп: округлый, с острейшей внутренней стороной. Таким я представлял меч сестриссы, спрятанный под накидкой. Только тот большой, а этот маленький.

— Я — Аглая, назначенная возможная преемница Верховной цариссы, — заговорила девушка так, чтобы слышали все.

— Умница, — шепнула ей Дарья. — Теперь как договаривались. Иначе кладбище.

На Аглаю было страшно смотреть. Еще не отошедшая от ледяной недвижимости карцера, пахнущая тьмой и холодом, она выглядела странно спокойной и умиротворенной. Она приняла решение. Теперь нужно сделать так, чтоб о ее решении говорили. Остаться первой хотя бы таким способом. Первой навсегда.

— Пусть месть царицы из дела общественного перейдет в личное. Пусть ей станет больно, как мне сейчас. Пусть она сделает все, чтобы такое не повторилось. Моя кровь на вас. Алле хвала!

Зажатый в ладони серповидный клинок полоснул по шее слева направо. Длинно, хлестко, с красочным взбрызгом и последовавшим захлебывающимся хрипом.

Нож выпал. Бойник кратко ткнул сзади копьем, чтобы девушка не мучилась. Мертвое тело рухнуло со стены наружу.

Крик ужаса пронесся по рядам рыкцарей.

— Фома, — шепнула Дарья, подхватив с пола окровавленный нож. — Тебе предоставлена возможность сохранить честь семьи. Никто не запятнает ее позором. Объявят, что подвиг во имя чести совершила истинная дочь Евпраксии Феодора. А не обманщик Фома, чье место в позорном списке и на кладбище. Выбор за тобой.

Фома принял нож.

— Я — царевна Феодора Евпраксина, — объявил он во всеуслышание. — Моя семья отомстит за меня. Будет мстить до последнего человека, будет мстить сама и завещает детям. Те завещают внукам. Не будет топтать землю нога ни одного детоубийцы или их выкормышей. Моя кровь на вас!

Поперечный порез вышел не чистым. Фома поперхнулся. Глаза полезли из орбит. Бойник копьем прекратил его мучения. Второе тело полетело вслед за первым.

— Остановитесь! — закричала Грозна Святая. — Мы не желаем крови! Не хотим мести, не хотим, чтобы нас проклинали за смерти детей, к которым мы не причастны! Что вы делаете?!

— То, что должны! — горя диким взором, огрызнулась Дарья. — Раньше вас не трогали, не считая проблемой. Теперь не будет в царствах человека, который не мечтал бы о вашей смерти. Страшной смерти! Такой, какой вы заслуживаете! Вы будете бояться собственной тени! От вас отвернутся родители и не станут признавать дети! Но счастье ваших родителей и детей, что им не жить долго, имея таких родственников. Умрут они все, умрут страшно, умирая долго!

Среди рыкцарей начался разброд. Одни кричали на других, третьи начали молча уходить в лес, оставив командиров.

— Вы хотели получить учениц? — бесновалась Дарья. — Берите! Вот, они вышли к вам. Одна, вторая. Что же не оказываете им обещанного гостеприимства? Где же ваше слово, Грозна Святая, Таскай Прибрежный, Напрас Молчаливый, а? Глафира!

Глафира дрожала, ее глаза блуждали по лицам, ища помощи. Она не хотела умирать. Ни сейчас, ни потом. Ее рано созревшее тело требовало жизни, было переполнено жизнью, оно хотело дарить жизнь.