Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— Бли-и-ин… — с неописуемым чувством досады вышептала Тома.

— Что случилось? — склонился я. — Жжет? Болит?

Девушка чуть не плакала.

— Липнет к штанам, — призналась стыдливо. — Не могу одеть.

— Дай подсохнуть, — логично посоветовал я. — Здесь темно, никто не увидит, даже я почти ничего не вижу.

Срочно прикусил язык. Тома криво усмехнулась:

— Скромняга ты наш. Боюсь, теперь придется увидеть. Я не скоро очухаюсь, а терпеть уже невозможно.

— Так болит?

— Дурак. — Она зарылась лицом в ладони.

Вот ведь чудо-юдо-рыба-кит. Я же сам едва терплю. Почему даже мысль не пришла, что Тома тоже человек?

Голос рядом упорно продолжал:

— Кто тут советовал руку в пасть совать?

— А что? — донеслось с другого боку. — Затолкнешь в глотку, он и не боец.

— Сам суй. Мелкий волчара руку поцарапает или порвет чуток, а крупный разгрызет. Там такие клычищи, копье перекусят. Лучше ослепи, набрось одежду на морду. И — лупи, лупи, лупи по уязвимым местам.

— Каким? — тонко вопросил тот, что Невданя.

— Говорили же. В нос, по переносице, по затылку, в темечко за ушами. Если сможешь попасть — в солнечное сплетение. Еще ребра, копчик и суставы лап у них очень болезненны. Ломай лапу, прыгай со всей дури коленом в грудь или ребра. Опрокинь. Лежачий волк не противник. Если удастся запрокинуть голову волка назад — бей в основание черепа, ломай ему хребет.

Упершись лбом и ногами, Тома одним движением влезла в штаны. Латная юбка вернулась на место, соприкосновение с больными местами вызвало тихий вой.

У меня горели уши. Хорошо, что хоть это не видно.

— Ну… — протянул я, кроя свою недогадливость последними словами, — если как-то могу помочь…

— Можешь. Извини, я бы попросила кого-нибудь другого… но некого.

— Эй, царевны, а вы куда? — осведомился грубый голос соседа.

— На Кудыкину гору, — огрызнулся я, бережно переворачивая Тому на бок и подхватывая на руки.

— Нельзя!

— А ходить им под себя что ли? — ответили с другой стороны. — Отстань, Борзой. Лучше сопроводи, чтоб не потерялись.

Не лучшая компания, а что делать. Тома обхватила меня за шею, я понес ее в направлении, указанном приблизившимся силуэтом. Иногда он поддерживал и подправлял меня, если шагал не туда. Причем хватал за такие места, что я проклял, что назначен царевной. Девушки, как вы живете в общении с такими типами?!

Впереди забрезжило.

— Стой! — скомандовал дозорный на выходе. — Куда?

— По нужде, — честно ответил я.

Силуэт позади растворился, едва увидел стража.

— Вот здесь и садитесь, — указал дозорный за ближайший куст, на всякий случай натягивая стрелу.

Припомнились слова их ушедшего куда-то вождя: «Примем как родных». Хороши родственнички. Впрочем, чего я напрягся, это же нас защищают от волков.

Обойдя куст, я застыл столбом.

— Надо, Чапа, — шепнула Тома.

Она смотрела жалобными глазами. Не просто жалобными, а такими…

Сначала пришлось положить ее на землю и помочь стянуть штаны. Затем снова взять на руки, но спиной к моей груди, руками под колени, и осторожно с ней вместе присесть.

— Если б мы были маленькими, — искря от чудовищного напряжения, проговорила Тома, — я бы сказала: только не смейся. Но мы уже большие, правда?

— Большие, — серьезно признал я, проклиная свою взрослость.

Донеслось тихое журчанье. Наконец, ее ладони легли на мои руки.

— Спасибо, Чапа.

— Обращайтесь, — глупо вылепил я.

Некогда пошлый ответ, бездумно слетевший с языка, на этот раз прозвучал по-иному. Мужественно и солидно. Ответственно. Тома благодарно кивнула. Мои руки опустили ее на землю, стараясь не задеть больных мест.

— Раз пошла такая пьянка… — выдал я старую дедову присказку, принявшись расстегивать штаны.

— …Режь последний огурец, — машинально завершила Тома. Еще бы. Столько праздников за одним столом.

Ее глаза с тревогой следили за моими действиями.

— Э-э…

— Мы ведь уже большие? Чтоб второй раз не ходить. — Отвернувшись, я устроил кустику маленький дождик.

Дозорный на той стороне не видел происходившего. Только силуэты. Поэтому, когда мы вернулись, смущенно-довольные и странно посмеивавшиеся, без разговоров пропустил внутрь. Тома прижималась ко мне, обнимая за шею. Я гордо нес ее на руках.

Теперь только дождаться встречи с Маликом.

Утро разбудило общим гамом, возней, ярким светом от входа. Костер рисовал над прогоревшими углями оранжевые узоры, сверху висел огромный котел. Ну, дык, такую ораву кормить.

Не успела вода закипеть, снаружи докатился шум. Не опасный. Скорее радостный, долгожданный. Кто-то вошел.

Наконец-то. Я толкнул Тому в бок. Лицо поневоле расплылось в улыбке. Рыкцари поднялись, приветствуя.

— Где они? — раздалось вместо ответного «здрасьте».

Голос был тонок, молод и чеканно звонок. Когда фигура приблизилась, моя улыбка уныло провисла.

Не Малик. Молодая женщина. Не Ива, много старше. Годов двадцати двух-двадцати трех. В изумительном доспехе, превосходящем наши с Томой как «Бугатти» — сорок первого «Москвича». Шлем с защитной бармицей. Меч кривой, но не как у Руслана Дарьина, а с заточкой изнутри, как у древних греков. Не то копис, не то махайра, не знаю разницы, если она вообще есть. А еще существовала у кельтов некая фальката, выглядела так же. Александр Македонский в фильме таким мечом рубился. У моего папы есть непальский кукри, очень похож. Загнут внутрь, удобная рукоять. Только кукри — нож-топор, а махайра — меч. Для женщины самое то, кисть меньше напрягается. И с коня рубить удобней.

Перед прибывшей лебезили, как в школе перед Аглаей.

В успокоенный улей мыслей пахнули дымком: а с какого перепуга я взял, что нас должны привести к Малику?

Взгляд заметался. По спине поползли холодные липкие капельки. Всплыли неудобные факты: Напрас Молчаливый с отрядом осаждал школу и требовал выдачи царевен. Сейчас он захватил двух…

Волосы зашевелились.

В нас видели девочек. Соратники Малика знали, что это на пятьдесят процентов не так. Значит…

Пойманный Томин взгляд показал, что она тоже догадалась. Малик не имеет отношения к нашему захвату. Рыкцарям требовались царевны-заложницы, они их получили. И никаких Маликов. И тот «один человек», которого ждали — вот он, перед нами. Женского пола, невысокого роста, с подчеркнуто узкой талией, словно песочные часы расходящейся в крепкие плечи вверх и в не менее крепкие бедра вниз. Гордая посадка головы. Взгляд свинцовый, покровительственный. Осанке позавидует Президенский полк, вместе взятый.

— Нужно ли? — говорил сзади кто-то невидимый. — За них дадут такой выкуп…

— Уймись, Коптюк, — отмахнулась женщина. Широко посаженые глаза рыскали по свалившейся на нее темноте. — Как можно думать о мелочах, если можно получить все? Все, подумай. Представь хоть на минуту своим практичным умишкой.