Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

Ее подвели к нам.

— Царевна Деметрия к вашим услугам, юные царевны. — Пришедшая представилась первой, что говорило о ее небывалой демократичности. Мы уже слышали это имя. Дочь Верховной царицы. Здесь, у лесных разбойников, где неплохо себя чувствует. Становилось все интереснее. — Кто из вас кто?

Я поднялся. Она ведь стояла.

— Ангел Чапа. Это ангел Тома. — Моя рука указала вниз. — Ее конем придавило, ходить не может.

— Хотела сказать «очень приятно», — кивнула Деметрия, — но теперь будет двусмысленно. Скажу просто: рада видеть. Слышала, вас удочерили?

— Царисса Варфоломея, — признал я.

— Почему торая царевна молчит? Она немая?

— Мне пока нечего добавить, — выдала Тома.

Царевна улыбнулась. Мой следующий вопрос стер с ее губ улыбку.

— Зачем мы вам?

— Скоро узнаете. Завтракайте и собирайтесь.

От своих новых собратьев Малик не скрыл, что я не девочка. Говорить ли здесь, что я не тот, за кого меня принимают? Что это даст?

Ничего не даст. Еще и заберет, если найдется искренне верующий. Царевной быть безопаснее. Во всяком случае — пока.

Вскоре разбойники снялись с лагеря. Шли долго. Деметрия — в сопровождении десятка войников при полном параде доспехов и вооружения, но пеших. Рыкцари — в привычных юбках и легкой упряжи из кожи, меха и небольшого количества металла поверх обычных или стеганых рубах, а кто-то просто на голое тело. Мы с Томой — в доспехах, но без шлемов и обезоруженные. Я нес уложенные в мешок сапоги и поножи Томы. Ее саму несли на носилках.

Солнце склонилось за верхушки деревьев, месяц уже несколько часов изголялся над нами в тонкой ехидной улыбочке, а сборная солянка, возглавляемая честолюбивой царевной, все двигалась и двигалась вперед. Выбрав момент, я пристал к молодой предводительнице:

— Куда идем?

Деметрия лукаво сощурилась:

— Ты шпионка?

— Вы меня боитесь? — с долей иронии, чтоб не прибили на месте, осведомился я.

Собеседница рассмеялась, с хрустом вышагивая по валежнику:

— Смелая девочка. Мне такие нужны. Грозна Святая у школы говорила, что собирается сделать?

Я радостно доложил:

— Школу сжечь, всех убить.

— Не шути со мной. — Зрачки Деметрии полыхнули тьмой и рвущимися с хлипких поводков молниями. — Ты поняла, о чем я спрашиваю.

— Говорила, что знает, что делать, чтоб счастливы стали все, а не избранные.

— И всё?

— Еще, что мир несовершенен, — перешел я к развернутому повествованию, подмигнув прислущивавшейся Томе. — Что в нем нет места многим и многому. Что к рыкцарям примкнула сила, о которой никто не подозревает. Эта сила — вы?

Деметрия рассеянно кивнула. Израненный от непривычной ходьбы пешком сапожок плюхнулся в лужицу грязи, второй получил по напыщеной мордочке колючкой, оставив еще одну ранку плюс ко многим предыдущим — свежим, еще светлым, кустившимся на месте былого блеска. Меч жалобно звякнул о бронзу лат. Спортивное тело царевны едва удержало равновесие. Она чертыхнулась и буркнула, вновь обернувшись к моей скромной персоне:

— Еще что-то?

— Что избранность должна завоевываться умом, а не даваться по праву рождения. Что если большинство башен перейдут под знамя рыкцарей и примут жизнь по новым законам, царберы ничего не смогут поделать. Что освобожденный народ восстанет и будет убивать прежнюю власть везде, где встретит. Что ученицы станут заложницами и помогут открыть ворота башен — в обмен на жизнь обитателей башен. И тогда наступит всем щасте.

— Снова прикалываешься? — до сих пор кивавшее лицо Деметрии ожесточилось. — Не надо. Мы говорим о вещах, которыми не шутят. Высмеять можно все, и оно утратит смысл. Поэтому нельзя смеяться над Великим Освобождением.

Еще одна фанатичка. Или еще один прожженный политик на манер недавно помянутой наследницы-покойницы. В споре на любые мои доводы у нее всегда найдутся противоположные свои, привычной логикой не пробиваемые. Остальные заранее неправы, потому что она самая умная. Никому не верит, только себе. С такими нужно действовать исподволь. Проявлять интерес и подкидывать мелкие контраргументы, пока они не наберут в ее мозге критическую массу. Затем случится перекос, извилины заклинит, она засомневается во всем. Тогда и возможен разговор на равных. А до тех пор — что с бульдозером бодаться.

— Что за новые законы вы собрались установить? — начал я с логичного любопытства миром, который царевна собирается нести людям.

— Свобода. Равенство, — отчеканила она.

— Братство, — машинально закончил я вдолбленное на уроках истории.

— Что?

— У нас призывали к братанию всех со всеми, — объяснил я. — Чтоб жили как одна семья.

Деметрия поморщилась.

— Этот мужской мир… Нашли же слово — братство. Не зря мы на месте уничтожаем падших. Этот закон единственный нужно сохранить из прежних. Остальное сложится из лелеемых веками чаяний народа.

— Каких, кроме «грабь награбленное» и «работа не волк, в лес не убежит»?

— Повторяю: не святотатствуй, — вновь посерьезнела Деметрия. — Люди хотят жить с удовольствием.

Знаем, проходили: не работать, жить на пособие и ругать власти, что мало дают. Обычно это кончается большой кровью как самих паразитов, так и бывших благодетелей. На месте цветущих стран возникают руины, и долгое время главенствует пещерное право сильного.

— Нужно, чтобы работали все, — стала перечислять Деметрия, — чтобы каждый был уверен в завтрашнем дне, а не как сейчас, когда хозяйки у крестьян и земли у хозяек меняются ежегодно. Земля должна принадлежать тем, кто на ней работает. От каждой деревни выберем по представителю в башню, где будет коллективное управление. Все решения — большинством голосов.

И наступит золотой век. Аха, щщаз. Если б в России голосовали, осваивать ли Сибирь и космос, до сих пор бы в лаптях ходили где-нибудь в центре маленькой компактной Руси, услужливо кланяющейся всем восхотевшим соседям и заморцам. Причем в момент поклона обращаясь к лесу передом, дабы восхотевшим сподручней было. Увы. Движение вперед свершается исключительно пинком ленивого большинства зрящим вдаль меньшинством. Не я придумал, а доказала наука история: все великие государства созданы кровавыми диктаторами и разрушены демократами. Без исключений. Если вопреки этому правилу кажется, что где-то сошлись вместе понятия «Великое государство» и «Демократия», значит, одно из них собой притворяется. Либо великость фальшива, либо народовластие.

— Представитель коллективного управления каждой башни будет заседателем в крепости. Назовем это заседательное собрание… Заседательным Собранием. Или, к примеру, Думой. Ведь будут думать. Будут принимать новые законы на благо новых людей. За исполнением законов станет следить особая группа специально подготовленных советников. Это для вас ниша, ангелы. — Деметрия подмигнула. — Будут нужны грамотные кадры. Не этих же брать.