Григорий Славин - Имею право сходить налево

Итак, Сказкин разыскивает этих лихоманов… Или как теперь, по-новому: лихомэнов? Нашел… И начинает терзать за ковер. Понятно, что не своим умом они дошли до такого разбоя. Их направили. Кто направил? Они ответят: Гюнтер. И тут Сказкин задумается. Ага, решит он… А так ли виновен Гюнтер? Ведь это я, Сказкин, направил к нему четверых друзей. Это ведь у Гюнтера в квартире находился Уорхол, и Сказкин, когда указания давал, едва ли не сказал: обнесите Гюнтера! Так, значит, оба виновны, но Сказкин все-таки чуть более того: ведь это он все заварил…

Секретарь отзвонился, сообщил номер. И Гюнтер тут же его набрал на своем мобильном телефоне.

– Роман Романович, здравствуй, дорогой!

– Кто это?

– Забываешь старого товарища, нехорошо…

– Гюнтер Алексеевич? Дружище!.. – Сказкин рассмеялся. – Ах я, старый болван! Прости, дорогой, прости… Однако и ты не в накладе – не узнал, так быть тебе богатым! – и снова засмеялся.

– Ох, твои бы слова да богу в уши! А то пока все наоборот получается.

– Что такое?

– Даже говорить не хочу.

– Да ладно, говори, помогу, чем могу!

– Точно поможешь?

– Да мы с тобой!.. – Сказкин перешел на торжественную речь. – Мы с тобой, Гюнтер Алексеевич, партию в последний путь провожали. Новое встречали. Кадры формировали. И теперь тебе осталось только сказать, что я плюну на это наше с тобой прошлое и разотру. И скажу, что не знаю тебя и в стороне от твоего горя останусь. Да будь я проклят.

– Так помоги, Рома.

– Так говори чем.

– Верни Уорхола.

– Уорхола?.. Я его уволил? Из какого он управления?

– Рома, не какай мне в голову. Верни Уорхола. Это же твои бедуины его полотна из моей квартиры на Кутузовском вынесли.

– Твои, его… из моей… что-то я тебя совсем не понимаю, Гюнтер.

– А давай, я ФСБ подключу, они этих четверых опросят? Вдруг врут, мерзавцы? Так тогда я их тебе отдам. На удобрения. У-гм… А вот я думаю – а если не врут?..

– Врут, конечно.

– Нет, а я все-таки чисто гипотетически такую ситуацию рисую – а не врут? Тогда нам с тобой нужно думать что-то. Потому что ты у меня картины, я у тебя ковер…

Сказкин довольно долго думал – что это: проговорка или специальный ход? Зачем Гюнтеру было упоминать ковер? Это ж сдача в плен. Или, наоборот… точный удар?

– Да, как-то неправильно получается, – согласился он. – И какие есть предложения?

– О, все просто, Рома. Уорхол у тебя?

– Нет, Гюнтер… Не донесли. А взяли ли?

– Нет, Рома, не взяли. И не возьмут. Так вот теперь, когда все прояснилось, давай-ка затрем эту тему, пока не поздно? Я оставляю в покое этих мальчиков, а они возвращают тебе коврик. И мы забываем и о них, и о друг друге.

– Как же их забыть? Из-за этих сук у меня дом ремонту не подлежит!

– А-а! – восторженно пропел Гюнтер. – Слышал! Так это они тебя подпалили?!

– Можно сказать что так.

– Не переживай. Мне они тоже красного петуха на Кутузовский запустили. Ты бы людей, Рома, подбирал с головой, а? Слыханное ли дело – дебилов на Уорхола пускать?

– А тебе прислать видеозапись со штурмом антикварного салона? Или это я их на дело отправил?

– Вот потому и говорю – давай забудем. А не дай бог дело до суда дойдет, так над нами вся Москва хохотать будет. Да кто бы их не нашел, этих мальчиков, да не разговорил, слухи, ты сам знаешь… что ветер…

– Так, может, их?..

– У тебя после моего звонка жар не начался? А если они письма какие написали, да конверты до поры в неизвестных нам местах лежат? Нет, Рома… Их надо было сразу. А теперь поздно. Теперь хорошо бы их найти и немного денег дать за честно выполненную работу. Живые они нужней – пусть болтают где ни попадя – кому верить? Лохам?

– Пусть по-твоему будет, Гюнтер. Нет, все-таки хорошо иметь человека, который бы понимал тебя и ценил…

– У-гм. Только, Рома, запомни: найдешь их и тюльпаны у тебя зацветут на клумбах – беды на себя накличешь. Потому как следы остались, и если меня за жопу возьмут, я им взамен твою предложу. Как внук?

– Да вот, на утренник собираюсь идти.

– Хорошее это дело – смену растить себе. Бывай, Рома.

– И тебе не хворать, Гюнтер Алексеевич, – сунув трубку в карман, Сказкин стал нервно приглаживать голову, как приглаживают ушибленное колено.

– Ну, подонки… – Вынув из кармана халата трубку, заговорил голосом, похожим на треск разрываемой бумаги: – Нашли?!

– Они в Зеленограде.

– А вы где?

– В Зеленограде.

– Так чего ждете?!

– Никаких проблем, босс.

– Не смей произносить этих слов!..

– Всех, всех!..

Отключившись. Мотнул головой, как лошадь. Следы останутся… если следы останутся, то и ковер тоже останется. И пусть потом Гюнтер рассказывает историю про белого бычка, четверых квартирных ворах и Уорхоле. Ага, ага, особенно об Уорхоле пусть рассказывает! И Сказкин коротко хохотнул.

Никто еще Сказкина не обманывал. Никто из великих. А четверо манагеров… как их зовут… вот же название – манагеры… как название аквариумных рыб… уж эти-то точно не обманут! Лучше пусть вокруг подозревают, что Сказкин убийца, чем будут знать, что Сказкина надули.

Поток сбивчивых мыслей вылетал из Сказкина еще долго, но, зная, что Палач и Марина негодяев ведут, он постепенно поостыл и стал ждать.

Выводя Палача из ресторана, Марина была близка к истерике. Первым делом нужно было куда-то пристроить этого идиота. Не бросать же его посреди улицы в таком состоянии. А что состояние было неудовлетворительное, это было ясно без томографии. С вдумчивым взглядом, с торчащими из макушки щепками от стула, Палач шел по улице, поддерживаемый ею под руку, и излагал вот что:

– Когда-то давно, очень давно, так давно, что воспоминания займут, наверное, месяц, родился у Марка Аврелия сын Коммод…

– Палач, сколько пальцев?

– Десять. Десять пальцев у человека на руках. И столько же на ногах. Возлагая наивную надежду на воспитание, Марк Аврелий окружает Коммода учителями философии и морали… Безрезультатно.

– Смотри сюда! Сколько пальцев?

– Ты глупые вопросы задаешь. Наследник ищет лишь общества мимов, наездников цирка и гладиаторов, которых он превосходит грубостью и силой. Три.

Подхватив Палача и почти взвалив его на спину, Марина потащила его к машине. К несчастью, оставили они «Ауди» за квартал от ресторана. Пряча пистолет под пиджаком Палача, Марина улыбалась прохожим, пожимала плечами, дескать, с кем не бывает, и вела напарника.

Вот и дом, во дворе которого она поставила «Ауди». Усадив Палача на сиденье и приказав не выходить из машины, она сунула пистолет в сумочку и, цокая каблучками, поспешила к ресторану.

Но надежда исправить ошибку себя не оправдала. Двое исчезли, двоих выводили милиционеры, чтобы усадить в машину так же, как она только что усаживала Палача. Раздумывая, что предпринять, она прошлась вдоль остановки общественного транспорта.