Сергей Александров - Колода без туза

Ямщиков, не слушая круглолицего, что-то сосредоточенно обдумывал. Потом, ничего не ответив надзирателю, повернулся к нему спиной и хмуро пошел прочь. Надзиратель пристально смотрел ему вслед.

У аляповатого помпезного подъезда городского клуба — бывшего купеческого собрания — тусклый, колеблющийся на ветру керосиновый фонарь освещал большую рисованную афишу:

«1 ОКТЯБРЯ ЛЮБИТЕЛЯМИ ДРАМАТИЧЕСКОГО ИСКУССТВА БУДЕТ ПРЕДСТАВЛЕНА ПЬЕСА ФРАНЦУЗСКОГО ПИСАТЕЛЯ Д’ОБЬЕ «СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ».

К клубу неторопливо собиралась публика. Подкатил извозчик. Пухленький кавалер принял ручку дамы. Дама взглянула на афишу, сморщила носик:

— Говорила ведь, рано едем!

— Тут буфет хороший, — успокоил даму толстяк.

В клубе тем временем готовились к спектаклю. Горели свечи над облупленным трельяжем красного дерева. Перед тусклым потрескавшимся зеркалом гримировалась красивая сероглазая женщина лет двадцати пяти. Ее густые пепельные волосы были уложены в высокую старомодную прическу.

— Родиться бы тебе, Ниночка Петровна, на век раньше, — сочувственно вздохнул стоящий в дверях гримуборной Важин.

— Лучше — на два, — нервно отозвалась Нина.

— Ты не волнуйся так, — посоветовал Важин. — Не будешь психовать — все как по маслу сойдет.

— У меня никогда не было такой сложной роли, — пожаловалась Нина.

— Так и я прежде начальником тюрьмы не служил, — усмехнулся Важин. — Время такое, все мы новые роли исполняем.

Пока Нина беседовала с Важиным, в другой гримерной, озаренной колеблющимся светом коптящего свечного огарка захламленной комнатенке, где на стене висели выкрашенные серебряной краской картонные рыцарские латы и шлем, в пыльном настенном зеркале оглядывал себя Ямщиков. Он был уже в пышном мундире с золотыми погонами и витым аксельбантом. Лишь ремень с пистолетом в новой кожаной кобуре остался на нем от прежнего командира взвода тюремной охраны. В дверь деликатно постучали.

— Войдите, — сказал Ямщиков и повернулся к зеркалу спиной.

Дверь отворилась. На пороге стоял руководитель драмкружка Алмазов — рыхлый брыластый человек в черной бархатной «артистической» куртке с пышным алым бантом на шее.

— Нина Петровна просила вас зайти, — с достоинством произнес он, грассируя, звучным «поставленным» баритоном. — Ей нужно еще с вами порепетировать.

Вышли в коридор. Издали уже доносился глухой гул заполнявшей зал публики. У красного деревянного щита с баграми и топорами стояли Важин и костлявый седоусый дед в латаном овчинном зипуне, в ослепительно сияющей медной пожарной каске. Алмазов исчез за дверью, ведущей на лестницу. Ямщиков, смущенно кашлянув, сделал знак Важину. Тот подошел.

— Пускай Распутин — кровь с носу — букет для Нины Петровны добудет, — тихонько сказал ему Ямщиков.

Важин кивнул. Ямщиков направился к гримуборной Нины.

— Ты, Володя, не робей, — ободрил его вслед Важин.

Ямщиков не ответил. Робко постучавшись, он вошел в Нинину гримуборную. Важин повернулся к пожарному.

— Не надумал, Башмаков, в надзиратели? — спросил старика.

— Мне птичек-то в клетках держать совестно, — отмахнулся Башмаков, — а то людей…

— Не людей, а врагов народной власти, — строго поправил пожарного Важин.

В это время Ямщиков уже стоял в гримуборной на коленях перед Ниной и гневно восклицал:

— Если вы оттолкнете меня, я застрелюсь на ваших глазах!

— Мальчик!.. — почти ласково сказала Нина. — Я старая усталая женщина… А у вас впереди еще не одна любовь!

— Любовь бывает только одна! — с пафосом прервал ее Ямщиков. — Жизнь без вас лишена для меня смысла! — Он выхватил из кобуры браунинг. — Прощайте!

Нина кинулась к Ямщикову:

— Сейчас же перестаньте! Что за глупая шутка!

Но Ямщиков уже приставил пистолет к виску и нажал на спуск. Раздался негромкий сухой щелчок, и Ямщиков словно подкошенный повалился на пол у ног Нины. Рядом упал браунинг. Женщина, словно окаменев, стояла над «трупом» «самоубийцы». Продолжалось это недолго. Ямщиков энергично поднялся. Отряхивая мундир, проворчал:

— Хоть бы подмел кто…

Внезапно Нина устало опустилась в кресло.

— Владимир, сердце схватило… — проговорила она через силу и, задыхаясь, показала на грудь. — Пожалуйста, воды… Там… — Нина протянула руку в сторону двери, но не договорила, лишившись сознания.

Ямщиков схватил со стола пустой графин и опрометью выбежал из гримуборной в коридор.

— Стряслось что? — озабоченно спросил Башмаков, но Ямщиков лишь отмахнулся и кинулся вниз по отчаянно скрипящей лестнице. Встревоженный старик, подхватив полы зипуна, поспешал следом.

Навстречу им по лестнице вальяжной поступью поднимался величественный Алмазов.

— Вы куда, Ямщиков? — недовольно свел брови руководитель драмкружка. — Сейчас ваш выход.

— У Нины Петровны сердце… Приступ… — бросил на ходу расстроенный Ямщиков.

Алмазов, видимо, хотел спросить еще что-то, но Ямщиков и пожарный стремительно скатились вниз и скрылись под лестницей. Алмазов сразу заторопился, быстро одолел оставшиеся ступени, миновал пустой коридор, огляделся, осторожно юркнул в Нинину гримуборную и тихонько притворил за собой дверь.

Под лестницей Ямщиков с помощью Башмакова, чертыхаясь, насилу раскрутил заржавелый кран, из которого с устрашающим фырканьем тоненькой прерывистой струйкой полилась вода, наполнил графин до половины и, не закрывая крана, через три ступеньки бросился обратно. Старый пожарный, не отставая, заторопился следом. Когда они вбежали в гримуборную, Алмазова там уже не было. Нина в прежней позе сидела в кресле с закрытыми глазами. На звук отворившейся двери она с трудом открыла глаза, слабо, через силу улыбнулась и тихо, виновато сказала Ямщикову:

— Вроде отошло…

— Ну и слава богу, — с облегчением произнес пожарный. Он снял каску, утер рукавом зипуна вспотевший лоб и вышел в коридор.

— Не надо так волноваться, все будет хорошо, — успокоил Ямщиков Нину, наливая воду в стакан.

— У вас-то, Володя, все будет хорошо, — Нина, вздохнув, пригубила воду, поднялась с кресла. — Отыграете свою первую и единственную сцену, а мне после вас играть и играть…

За неплотно притворенной дверью гримуборной сердобольный старик Башмаков прислушивался, не понадобится ли его помощь.

— Вообще-то пьеса глупая, — говорила в зеркало успокоившаяся Нина стоящему за ее спиной Ямщикову. — В жизни так давно уже не бывает. — Она вдруг кокетливо улыбнулась. — Вот вы, Володя, говорите, что любите меня, а ведь не застрелитесь же…

Ямщиков отошел от Нины, странно, словно издалека, посмотрел на нее в зеркало и, недолго помолчав, серьезно сказал:

— Вот возьму и застрелюсь. Вам назло.