Генри Хаггард - Рассвет

В дверях Филип остановился, как будто не собирался входить.

— Входите же, — сказала леди Беллами, — вы, разумеется, не боитесь мертвеца?

— Мертвых я боюсь гораздо больше, чем живых, — пробормотал Филип, но все же вошел и прикрыл за собой дверь.

Как только ее глаза привыкли к сумраку, леди Беллами подошла к телу и, откинув простыню, долго и пристально смотрела на изуродованное лицо, на губах которого все еще стояла кровавая пена.

— Вчера вечером я сказала ему, — сказала она, наконец, Филипу, — что мы никогда больше не встретимся при жизни, но я не думала, что увижу его так скоро. Знаете ли вы, что когда-то я любила все это… этот извращенный мозг, направляемый единственной волей, перед которой я когда-либо склонялась? Но любовь ушла навсегда прошлой ночью, цепь порвалась, и теперь я могу смотреть на него без единого вздоха или сожаления, не испытывая ничего, кроме, разве что, отвращения. Вот лежит человек, который погубил меня — вы знали об этом? Мне все равно, кто теперь это знает… он погубил меня сознательно и хладнокровно, не заботясь ни о чем; вот он, мой суровый надсмотрщик, которому я служила столько лет… негодяй, толкнувший меня против моей воли на мое последнее преступление, ставшее одновременно и моей наградой. Собака отдала ему должное; смотрите, ее зубы все еще держат его, возможно, так же крепко, как воспоминания о его преступлениях удерживают его там, куда он ушел. Пожалеть его? Оплакивать его? О, нет! Я могу только проклинать его, ибо он лжец, злодей, чудовище, дьявол — вот кем он был!

Она замолчала, и даже в тусклом свете Филип видел, как вздымается ее грудь и как вспыхивают от возбуждения огромные глаза.

— Не надо так говорить о мертвых, — тихо сказал он.

— Вы правы, — ответила она, — он вышел за пределы досягаемости моих проклятий, но мысль обо всех страданиях, которые я перенесла от его рук, на мгновение свела меня с ума. Прикройте его снова, прикройте это мерзкое тело, удерживавшее еще более мерзкую душу; одно уйдет в землю, другая — в назначенное ей место, юдоль скорби. Как это происходит?.. Возмездие за грех — смерть… Да, это верно. Он мертв; первый удар пришелся на него, это тоже верно, и я вот-вот умру… а вы? Что будет с вами, Иуда и заговорщик, а? Вы же не думаете, что сможете спокойно наслаждаться своими кровавыми деньгами?

— Что вы имеете в виду? — нервно спросил Филип; необузданные манеры леди Беллами пугали его.

— Ну надо же! Да то, что вы самый жалкий лжец из всех. Этот человек, по крайней мере, пошел на преступление ради своей страсти. Беллами вступил в заговор, чтобы удовлетворить тайную месть мне, бедный дурак; я действовала сначала по принуждению, а затем ради самой игры, ибо если я за что-то берусь, то всегда добиваюсь успеха… Но вы, Филип Каресфут, вы продали свою плоть и кровь за деньги, за клочок земли — и вы хуже всех, хуже Джорджа, потому что даже жестокая любовь благороднее, чем жадность, подобная вашей. Что ж, каков грех, таково и наказание.

— Это ложь! Я верил, что он умер…

— Вы поверили, что Артур Хейгем мертв?! Тогда я совершенно неправильно прочитала ваши мысли, когда мы встретились на дороге в рождественский день. Вы хотели верить, что он умер, но не верили. Даже сейчас ваша совесть делает из вас труса, и, как вы только что сказали, для вас молчание мертвых страшнее обвинений живых. Я кое-что знаю о вас, Филип. Разве вы не видите теней на стенах и не слышите голоса умерших, которые преследуют вас во сне? Я знаю, что это так, и скажу вам вот что: то, от чего вы страдали лишь иногда, отныне станет преследовать вас постоянно. Если вы умеете молиться — молитесь изо всех сил, чтобы ваша дочь не умерла, потому что, если она умрет, ее тень будет преследовать вас вместе с остальными. Почему вы так дрожите при одном упоминании о духах? Стойте спокойно, и я покажу вам одного из них. Я могу, если захочу.

Филип больше не мог этого выносить. Со сдавленными проклятиями он выскочил из комнаты. Вскоре она последовала за ним и увидела, что он стоит перед домом, вытирая холодный пот со лба.

— Проклятая вы женщина, — сказал он, — уходите и никогда больше не приближайтесь к этому дому!

— Я никогда больше не приду в этот дом, — кивнула она. — А вот и мой экипаж. Прощайте, Филип Каресфут. Вы теперь очень богатый человек — даже не знаю, сколько вы теперь стоите. Вам необычайно повезло — вы достигли своей цели. Мало, кому это удается. Пусть же это принесет вам счастье! Хотите быть счастливы — убейте свою совесть не позволяйте суевериям влиять на вас. Но, между прочим, вы ведь знаете французский, не так ли? Тогда вот максима, которую на прощание я рекомендую вашему вниманию — в ней есть доля правды: Il y a une page effrayante dans le livre des destinées humaines; on y lit en tête ces mots: «les désirs accomplis» [14] В книге человеческих судеб есть страшная страница; в голове нашей однажды прозвучат эти слова: «все желания исполнены». — Жорж Санд. .

И она ушла.

«С меня должок за то, что он заманил Джорджа в это дело, — думала леди Беллами, когда ее коляска быстро катила по аллее, вдоль которой рос густой орешник, — но я полагаю, что отплатила ему сполна. Шип, который я посадила в его сердце, будет гноиться и нарывать, пока он не умрет. Суеверия, поселившиеся и набравшие силу в его слабом уме, превратят его мир в ад — и это именно то, чего я ему желаю».

Вскоре она остановила экипаж и пешком поднялась на вершину небольшого холма, возвышавшегося над тем, что когда-то было поместьем Айлворт-Холл, а теперь превратилось в черные дымящиеся руины на фоне идиллического пейзажа. Белый фасад дома все еще стоял, хотя и расколотый сверху донизу, и сквозь его пустые оконные проемы заходящее солнце лило широкие потоки огня — словно пламя, сияющее сквозь глазницы гигантского черепа.

— Славная работа, — сказала она, — и все же как я была слепа! Мне следовало бы знать, что он говорил правду, утверждая, что писем там нет. Мое ремесло подвело меня — оно всегда подводит в самый нужный момент. Я понадеялась, что огонь каким-то образом доберется до них…

Приехав в Рютем-Хаус, она обнаружила, что сэр Джон уехал, забрав с собой багаж и оставив ей сообщение, что он собирается остановиться в гостинице в Роксеме. В холле на столике лежала повестка — леди Беллами приглашалась на разбирательство по делу о смерти Джорджа Каресфута, которое должно было состояться завтра… Она разорвала повестку. Затем она поднялась наверх и оделась к обеду так роскошно, что горничная сочла нужным напомнить ей об отсутствии гостей.

— Нет, гостей не будет, ты права, — сказала леди Беллами со странной улыбкой, — но сегодня вечером у меня торжественный выход. Подай мне мое сапфировое ожерелье.

Она пообедала в одиночестве, а потом пошла в гостиную и, открыв секретер, прочитала и сожгла множество бумаг.