Генри Хаггард - Рассвет

— Во всяком случае, эта беда из разряда тех, с которыми вы необыкновенно легко миритесь! — проворчал Джордж, вставая из-за стола и подходя к массивному железному сейфу, стоявшему в углу комнаты; отперев его маленьким ключом, который он достал из кармана, Джордж извлек оттуда пачку документов.

— У вас превосходная шкатулка для документов, Каресфут! — небрежно заметил сэр Джон.

— Да, этот замок не так-то легко взломать. Он сделан по моему собственному чертежу.

— Но разве вы не находите, что мелкая корреспонденция, например, частные письма, часто теряется в нем? Он такой большой.

— О, нет, для писем есть свое отделение. Итак, мистер Хейгем, приступим…

После этого вступления Джордж, с умелой и доброжелательной помощью сэра Джона, принялся запутывать и мистифицировать Артура, пока акции, привилегированные акции, консоли и закладные не закружились вихрем в его смятенном мозгу. Доведя его до этого состояния, Джордж вдруг сделал ему предложение относительно закладной Джотли, указав, что это было бы отличное решение, и настоятельно посоветовав ему, «как другу», вложить деньги в землю. Артур немного поколебался, скорее из естественной осторожности, чем из-за чего-либо еще, и Джордж, заметив это, сказал:

— Прежде чем вы примете какое-либо решение, вам следует ознакомиться с картой поместья и копией документа. У меня есть и то, и другое в соседней комнате, если вы соблаговолите пройти и взглянуть на них.

Артур согласился, и они ушли вместе; сэр Джон, веки которого, казалось, слегка отяжелели под действием портвейна, пробормотал, что здесь он им не нужен. Но не успела дверь закрыться, как достойный рыцарь немедленно и окончательно проснулся. Нужно заметить, что действовать он начал самым необычным образом. Подойдя на цыпочках к сейфу в углу комнаты, он внимательно осмотрел его через лорнет. Затем он осторожно попробовал открыть дверцу искусно сделанного отделения для писем.

— Гм! — пробормотал он вполголоса. — Вот где они лежат; жаль, что у меня нет лишних десяти минут…

Затем он быстро вернулся к столу и, взяв кусок мягкого хлеба, который он вместо сухарей ел с вином, быстро размял мякиш и, подойдя к сейфу, разделил получившийся комок на две части. Одну часть он осторожно и сильно прижал к замочной скважине отделения для писем, а затем, вынув ключ от самого сейфа, снял очень хороший его отпечаток с двух сторон на второй кусок мякиша. Покончив с этим, он аккуратно положил заготовки в нагрудный карман, чтобы случайно не раздавить их, с довольной улыбкой вернулся на свое место, налил себе стакан портвейна и задремал по-настоящему.

— Глядите-ка, Беллами заснул! Просыпайтесь, дружище. Мы уладили дело с закладной. Вас не затруднит написать мистеру Борли и сообщить о решении мистера Хейгема? И, может быть, — обратился он к Артуру, — вы сделаете то же самое?

— Разумеется, я напишу ему, Каресфут, а теперь, пожалуй, мне пора. Ее светлости не нравится засиживаться в ожидании меня.

Джордж рассмеялся самым оскорбительным образом.

— Я не думаю, что она будет сильно волноваться, Беллами, даже если вы будете отсутствовать целую ночь. Однако передайте ей, что я хотел бы увидеться с нею завтра. Не забудьте!

Сэр Джон прикусил свою рыцарскую губу, но с натянутой улыбкой ответил, что не забудет, и, попросив Джорджа не звонить, так как его экипаж стоял у входной двери, а слуга ждал его, вежливо пожелал доброй ночи Артуру, выразив надежду, что они скоро встретятся снова, и вышел из комнаты. Но как только дверь за ним закрылась, он устроил еще одно представление, совершенно неуместное для рыцаря. Повернувшись с красным от гнева самодовольным лицом, он сделал неловкий пируэт на цыпочках и яростно погрозил кулаком в сторону двери.

— Ах ты негодяй! Ты двадцать лет дурачил меня! — процедил он сквозь зубы. — И я вынужден был улыбаться и терпеть это; но я еще поквитаюсь с тобой, и с ней тоже, особенно с ней!

Как только сэр Джон ушел, Артур сказал хозяину, что, если утро будет ясным, он собирается пойти порыбачить на озеро, а уехать последним вечерним поездом. Джордж не возражал — более того, слова Артура были ему явно приятны, так как сокращали время, которое ему придется провести в обществе гостя, коего он искренне ненавидел, ибо именно таково было чувство, которое он испытывал к Артуру Хейгему.

Затем они расстались на ночь, но прежде чем выйти из комнаты, Джордж пошел запереть сейф, который все еще стоял открытым в углу. Пораженный внезапно какой-то мыслью, он отпер одно из отделений ключом, висевшим на цепочке от часов, и извлек оттуда толстую, аккуратно сложенную пачку писем. Вытащив парочку, он просмотрел их и положил обратно.

— О, леди Анна, леди Анна! — сказал он себе, запирая сейф. — Вы теперь в высшем свете, вы стремитесь управлять обществом целого графства, и у вас есть и богатство, и ум, чтобы сделать это; но вы не должны брыкаться, моя дорогая, или я буду вынужден обуздать вас, леди Анна, хоть вы и жена рыцаря… Полагаю, пора немного напомнить вам о себе. Вы становитесь слишком независимой.

В ту ночь сон Артура был омрачен ужасными кошмарами о бойцовых собаках, причем самая крупная и свирепая из них была с рыжей головой Джорджа, как бы наспех привинченной к телу покойного Снарли — эффект этот показался ему особенно неприятным. Сам Артур во сне был вооружен ружьем и спорил с сэром Джоном Беллами, стоит или не стоит пристрелить это жуткое животное — в разгар спора юноша и проснулся.

Было очень раннее утро 1 мая, и, вопреки обычному опыту жителей Британских островов, небо обещало хороший день, как раз подходящий для рыбной ловли. Спать Артуру не хотелось, а если бы и захотелось, то с него было вполне достаточно снов о собаках; поэтому он встал, оделся, взял удочки, вышел из дома, как ему было велено накануне вечером, и, выпустив Алека из флигеля, направился к озеру.

Примерно в это же время проснулась и Анжела — она всегда вставала рано; она подбежала к окну, чтобы посмотреть, какой день ей подарили небеса на день рождения. Увидев, что утро совершенно восхитительно, она распахнула старую решетку, в которую уже постукивал ее любимец, ворон Джек, чтобы впустить его, и позволила свежему воздуху овевать ее лицо и шею, думая о том, как чудесно быть двадцатилетней. А потом, опустившись на колени у окна, она по-своему помолилась, возблагодарив Бога за то, что Он подарил ей этот день, прося Господа показать ей, что делать с ее дальнейшей жизнью, и, если на то будет Его воля, сделать ее чуть менее одинокой. Затем она оделась, чувствуя, что теперь, когда она покончила с подростковым возрастом, она стала во всех отношениях взрослой женщиной — даже, пожалуй, отчасти старой. В честь этого события она выбрала из своего скудного запаса платьев, сшитых Пиготт и ею самой, самое красивое, которое она носила прошлым летом по воскресеньям — облегающее, из белой материи с мягкими маленькими оборками вокруг шеи и запястий. Затем она надела пару крепких сапог, рассчитанных на защиту от утренней росы, и отправилась в путь.