Генри Хаггард - Рассвет

Тут Филип резко встал и вышел из комнаты и из дома.

— Она очень похожа на свою мать, — задумчиво произнес он, спускаясь по ступеням крыльца. — Словно Хильда во плоти, только она вдвое красивее, чем была Хильда. Я уверен, что после этого мне предстоит еще одна отвратительная бессонная ночь. Я должен как-то избавиться от этой девушки, я не могу выносить ее рядом с собой; она ежедневно напоминает мне о вещах, которые я не смею вспомнить, и всякий раз, когда она смотрит на меня своими огромными глазами, мне кажется, что она смотрит сквозь меня. Интересно, знает ли она историю Марии Ли?

Затем, выбросив или пытаясь выбросить из головы все эти мысли, он направился через поля к Айлворт-Холлу, большому белому кирпичному особняку в стиле королевы Анны, расположенному примерно в двух милях от Аббатства, и по прибытии спросил своего кузена Джорджа, после чего был немедленно проведен к этому джентльмену.

Годы сказались на Джордже в большей степени, чем на Филипе, и хотя в его огненно-рыжих волосах не было ни малейшего намека на седину, налитые кровью глаза и разбежавшиеся под ними «гусиные лапки», не говоря уже о легком, но постоянном подрагивании руки — все говорило о том, что он был человеком средних лет и все эти годы прожил на полную катушку. Время сделало это лицо еще более неприятным и вульгарным, чем раньше. Фамильные черты Каресфутов, которыми Джордж еще обладал в юности, год от года во все большей степени уступали место натиску наследия кухарки, его матери. Короче говоря, Джордж Каресфут даже не выглядел джентльменом, в отличие от Филипа.

— Выглядишь ты не очень хорошо, Джордж. Боюсь, странствия не пошли тебе на пользу, — заметил Филип.

— Мой дорогой Филип, — отвечал кузен томным и манерным голосом, — если бы ты провел последние двадцать лет так же, как и я, то тоже выглядел бы слегка обрюзгшим. Я превосходно провел время, но дело в том, что я был слишком расточителен в своих силах, недостаточно думал о будущем. Это большая ошибка, и один из худших результатов заключается в том, что я совершенно пресыщен всем; даже игра la belle passion [5] Нежных чувств (фр.). отныне не для меня. Я уже десять лет не встречал женщины, которую оценил бы хоть в два пенса.

— Ах, тебе следовало бы продать это поместье и снять дом в городе; он подошел бы тебе гораздо лучше.

— Я могу сделать это, и не продавая поместье. Я не собираюсь его продавать — более того, ничто не заставит меня сделать это. Когда-нибудь я, быть может, женюсь и оставлю его в наследство, но, признаюсь, пока не собираюсь этого делать. «Женись, когда тебе понадобится сиделка, но не раньше» — это мой принцип. Брак — прекрасное учреждение для священников и дураков, двух классов, которые Провидение создало, чтобы населить мир; но мудрый человек должен хорошенько подумать прежде, чем угодить в этот капкан. Возьми, к примеру, твой собственный случай, мой дорогой Филип; посмотри, к чему привела твоя женитьба.

— Во всяком случае, — с горечью ответил его кузен, — тебе она уж точно пошла на пользу.

— Вот именно, и это одна из причин, почему я испытываю такое уважение к институту брака в целом. Брак стал моим личным благодетелем, и я поклоняюсь ему соответственно — на расстоянии. Кстати, разговоры о браке напомнили мне о его законных плодах. Беллами сказал мне, что твоя дочь Анжела (если бы у меня была дочь, я бы назвал ее Диабола, это имя больше подходит для женщины) стала необычайно красива. Приведи ее ко мне; я обожаю красоту во всех ее проявлениях, особенно в женском обличье. Неужели она действительно так красива?

— Я не судья, но у тебя скоро будет возможность составить свое собственное мнение на сей счет, то есть, я надеюсь на это. Я собирался прийти завтра с Анжелой, чтобы нанести тебе официальный визит.

— Очень хорошо. Передай моей прекрасной племяннице, что я непременно жду ее и буду готов, образно говоря, пасть к ногам ее прелести. Кстати, ты мне напомнил… вероятно, ты слышал о счастливой судьбе Беллами или, вернее, миссис Беллами?

— Нет.

— Как — нет?! Да ведь он теперь сэр Джон Беллами, рыцарь!

— В самом деле? Как ему это удалось?

— Помнишь последние выборы полгода тому назад?

— О, да! Миссис Беллами практически силой вынудила меня голосовать, хотя и против моей воли.

— Именно, это в ее стиле. Ну, так вот, как раз тогда умер старый Прескотт, и ты, возможно, помнишь, что мистер Шоуэрс, член правительства, был смещен согласно прошению из какого-то округа, после чего спешно приехал сюда, надеясь на переизбрание. Однако его соперником был сэр Перси Вивиан, а я по себе знаю, что эта мрачная страна не любит тех, кто исповедует Евангелие Прогресса. Беллами, который, как ты знаешь, является убежденным радикалом — главным образом, я полагаю, потому, что с такими взглядами в политике можно добиться большего — стал агентом Шоуэрса, но уже за три дня до этого стало совершенно ясно, что дело Шоуэрса, министр он там или нет, совершенно безнадежно. И тут на первый план вышла миссис — прошу прощения, леди Беллами. Шоуэрс уже собирался отозвать свою кандидатуру, но она потребовала личной беседы с ним. На следующий день она отправилась к старому сэру Перси, который был совершеннейшим дураком и приверженцем рыцарской школы — он отчаянно любил ее, и, mirabile dictu [6] Чудесным образом (лат.). , в тот же вечер снял свою кандидатуру под предлогом плохого самочувствия или какой-то подобной ерунды, после чего Шоуэрс прошел. В течение трех месяцев после этого мистер Беллами становится сэром Джоном Беллами, номинально — за его заслуги в качестве городского чиновника в Роксеме, и я слышал, что старый сэр Перси теперь совершенно неистовствует и бродит по холмам и долинам, проклиная ее светлость на все лады и заявляя, что его бессовестно обманули. Как наша общая подруга раскинула свои сети — сказать не могу, но она их раскинула и цели своей добилась.

— Она необыкновенно красивая женщина.

— Ах, да, ты прав, она — высший сорт… однако давай немного прогуляемся; сегодня прекрасный вечер для тридцатого апреля. Завтра будет первое мая — день, который никто из нас не забудет никогда.

Филип поморщился от этого намека, но ничего не сказал.

— Кстати! — продолжал Джордж. — Я жду гостя, моего подопечного, молодого Артура Хейгема, который только что вернулся из Индии. Через несколько дней ему исполнится двадцать пять лет, он станет совершеннолетним. Дело в том, что десять тысяч фунтов из его наследства находятся в закладной у Джотли, и мы оба, Беллами и я, очень хотим разрешить эту проблему, опротестовав закладную.

— Он хорошо обеспечен?

— О, весьма — около тысячи в год; он тоже из старинного рода. Мы с Беллами были немного знакомы с его отцом, капитаном Хейгемом, когда занимались делами. Кстати, его жена была нашей дальней родственницей. Теперь они оба мертвы; капитан погиб в Инкермане и по какой-то неизвестной причине оставил меня единственным опекуном молодого джентльмена и одним из попечителей, вместе с лондонским адвокатом, неким мистером Борли. Я еще ни разу не видел его — я имею в виду моего подопечного — он вечно учился то в Итоне, то в Кембридже, жил то в Индии, то еще где-нибудь.