Генри Хаггард - Рассвет

— В чем дело? — воскликнули Артур и Милдред, едва добравшись до места предполагаемого бедствия.

— Моя дорогая Милдред, будьте так добры, скажите этому человеку (указывая на переднего носильщика, толстого, и довольно одышливого), что он не должен больше нести меня. Мне нужен более выносливый человек. Мне прямо дурно становится, когда я вижу, как он пыхтит, дует и истекает потом у меня под носом, словно только что выловленная рыба!

Реалистическое описание мисс Терри внешности ее носильщика, действительно, мягко говоря, несколько вялого и мокрого, не было преувеличением. Но ведь и сама она, как хорошо помнил Артур, отнюдь не была легкой, как перышко, особенно когда, как в данном случае, ее приходилось тащить вверх по склону почти отвесного холма длиной в несколько миль, что не могло не отразиться на внешнем виде носильщика.

— Моя дорогая Агата, — смеясь, ответила Милдред, — что же делать? Конечно, этому человеку жарко, вы отнюдь не легки, как перышко, но что же нам теперь делать?

— Не знаю, но я не желаю продолжать путь с ним дальше, это просто отвратительно; он может вылиться, словно садовая лейка.

— Но другого мы здесь не найдем.

— Тогда он должен остыть, пусть другие подойдут и будут обмахивать его. Я не двинусь дальше, пока он не обсохнет, и точка!

— Ему потребуется несколько часов, чтобы остыть, а тем временем мы будем поджариваться на этой раскаленной дороге. Вы должны взять себя в руки, Агата.

— Придумал! — воскликнул Артур. — Мисс Терри должна развернуться лицом к спинке гамака, и тогда она не будет видеть носильщика.

Приложив некоторые усилия, обиженную даму уговорили согласиться, и процессия снова тронулась в путь.

Достигнув места назначения, они устроили пикник, как и договаривались, а затем разошлись в разные стороны: молодожены направились в одну сторону, Милдред и Артур — в другую, а мисс Терри осталась охранять тарелки и приборы.

Вскоре Артур и Милдред подошли к небольшой, почти английской на вид рощице из сосен и дубов, которая тянулась вниз по пологому склону и заканчивалась на крутом берегу, где огромные папоротники и роскошные местные цветы сплетались, образуя прекрасное укрытие от жары. Здесь они сели и стали смотреть на великолепный, многоцветный пейзаж на фоне изумрудного океана.

— Какой красивый вид, — сказал Артур. — Посмотрите, Милдред, как темнеют заросли сахарного тростника на фоне зелени виноградных лоз и как красиво красные крыши города выглядывают из рощи фруктовых деревьев. Видите ли вы огромную тень, отбрасываемую на море этим утесом? Как глубока и прохладна вода под ним, и как она сверкает там, куда падает солнце.

— Да, он прекрасен, и сосны пахнут сладко.

— Хотел бы я, чтобы Анжела это видела, — сказал он почти про себя.

Милдред лениво полулежала среди папоротников, сняв шляпу и закрыв глаза, так что длинные темные ресницы касались ее щеки, а голова покоилась на руке; вдруг она резко села.

— Что случилось?

— Ничего, вы разбудили меня, вот и все.

— Я помню, как этой весной мы с ней ходили смотреть на окрестности Аббатства и говорили — я часто думаю об этом, когда смотрю на что-нибудь прекрасное и полное жизни, — как грустно сознавать, что все это — пища для смерти, а красота — то, что сегодня есть, а завтра уже нет.

— И что же она сказала?

— Она сказала, что это говорит ей о бессмертии и что во всем, что ее окружает, она видит свидетельство вечной жизни.

— Должно быть, ей очень повезло. Сказать вам, о чем он напоминает мне?

— О чем же?

— Не о смерти, не о бессмертии, но о полном, счастливом, пульсирующем существовании в эту минуту и о прекрасном мире, о котором так плохо думают пессимисты — вроде вас и мистики — вроде вашей Анжелы, но который на самом деле так великолепен и так богат на радость. Ведь этот солнечный свет, и эти цветы, и широкий блеск этого моря — все это счастье, и здоровье, кипящее в наших венах, и красота в наших глазах — все это счастье, которого мы никогда не осознаем, пока не потеряем его. Смерть, конечно, приходит ко всем нам, но зачем добавлять к ее ужасам мысли о ней, когда она еще так далеко? А что касается жизни после смерти — так это перспектива слабая, неопределенная, скорее ужасная, чем счастливая. Этот мир — наша единственная реальность, единственная вещь, которую мы можем постичь; только здесь мы знаем, что можем наслаждаться, и все же как мы растрачиваем наши короткие возможности для наслаждения! Скоро Юность ускользнет, и мы станем слишком стары для любви. Розы увядают быстрее всего, Артур, когда ярко светит солнце; вечером, когда они опадают и земля краснеет от увядающих лепестков, не думаете ли вы, что мы пожалеем, что не сорвали больше цветов?

— Хорошая философия, Милдред, — сказал он, в душе слабо сопротивляясь ее выводам.

В этот момент его пальцы каким-то образом коснулись ее пальчиков и крепко сжали ее маленькую ладошку — впервые в жизни они сидели рука об руку. Однако, к счастью для него, Артур не осмелился взглянуть Милдред в глаза; не прошло и нескольких минут, как послышался голос мисс Терри, громко призывающей его.

— Я полагаю, вам пора идти, — сказала Милдред с оттенком досады в голосе и множеством оттенков на лице, — а то она придет сюда. Я тоже пойду, пора пить чай.

Добравшись до места, откуда доносились крики, они увидели мисс Терри, окруженную толпой смеющихся и возбужденных носильщиков и изливавшую поток самых энергичных английских выражений на несчастного островитянина, который стоял с серебряными кружками в обеих руках, униженно кланяясь и пожимая плечами, и почтительно произносил таинственные слова:

— Мимилли, синьора, мимилли…

— Ну, а теперь-то что случилось, Агата?

— Случилось то, что я проснулась и увидела, как этот человек крадет наши чашки; я сразу же бросилась на него с зонтиком, но он увернулся, и я упала, а зонт улетел вон за тот камень! Хватайте его сейчас же, Артур — у него в руках украденное имущество. Передайте его в руки правосудия.

— Боже мой, Агата, что вы еще выдумали! Бедняга хочет всего лишь вымыть все это.

— Тогда я хотела бы знать, почему он не мог сказать мне об этом простым английским языком! — заявила мисс Терри, смущенно отступая под взрывы смеха всей компании, включая предполагаемого вора.

После чая все они отправились на грандиозную охоту на жуков и так увлеклись, что не заметили бега времени, пока вдруг Милдред, вытащив часы, не вскрикнула в тревоге.

— Вы знаете, сколько сейчас времени, добрые люди? Половина седьмого, а Кастенсы обедают у нас в четверть восьмого. Нам понадобится добрый час, чтобы спуститься вниз.

— Ничего страшного, — сказал Артур, — там внизу стоят сани; я видел их, когда мы поднимались. Они отвезут нас в Фуншал за четверть часа, и мы сможем добраться до Квинта Карр около семи.