Михаил Найдич - Высшая мера

Но и без всяких разъяснений загадок здесь не было. Спалили мост. Судя по всему, недавно спалили… Дед отошел в сторонку, к лодке, и сапогом постучал по ее носу, высунутому из воды. «Фу ты, ну ты, так это же перевозчик!» — обрадовался Терентий Петрович. Так оно и было. Столковались они в два счета. Горсточка махорки — вот вся мзда: с куревом нынче не шибко.

Мартынов сидел за спиной деда и глядел на его морщинистый затылок. После каждого взмаха весел затылок розовел, а сам дед лишь кивком головы или поворотом в сторону отвечал на вопросы «да» и «нет». И только после вторичного упорного вопроса — не шляются ли на хуторе посторонние, прибавил к повороту головы скупое: «Давно уж никого».

И все-таки, оглядываясь на близкий уже берег и щуря глаза, Терентий Петрович незаметно для деда полез за пазуху и ощутил в ладони ребристую рукоять. Металлически застрекотал повернутый барабан револьвера — мягкий звук вполне уживался с плеском воды. Но едва различимый, он — этот стрекот — действовал успокаивающе.

Старик, поскрипев уключинами, снял весла почти в то же время, когда после сильного взмаха ими лодка мягко врезалась в песок. «Ловко», — подумал Мартынов. А дед уже глядел вдаль — на подслеповатое, размазанное тучами солнце. Оно клонилось к пологому кургану, готовясь пролиться за его хребтину и уж там отдохнуть за день.

Поворачиваясь лицом к Мартынову, спросил:

— Заночуешь у нас… или как?

«Ого! А я-то думал, и слова живого из него не выжмешь», — усмехнулся Терентий Петрович. Он и сам пока не решил, где нынче скоротает ночь. До хутора предполагал добраться значительно раньше. Отдохнуть малость — и дальше. «Не втянулся еще, видать, ноги гудят с прошлых переходов», — и уже вслух проговорил:

— Пожалуй, заночую. Приютишь где-нибудь, папаша?

— Кому — папаша, а кому — Петр Иваныч, — буркнул дед.

Мартынов сделал длинную паузу, долженствующую означать полнейшее согласие с собеседником и неподдельное уважение к нему, а потом, после этой паузы, повторил с мягкой настойчивостью:

— Так как же, Петр Иванович?

— Пущу, — неторопливо и солидно ответил тот, будто собирался поместить Мартынова не в хате на полу, а в королевском дворце или, по крайности, в роскошных апартаментах.

Темнело. Когда они шли к дедовой избе, казалось, что весь хутор, с его крепкими многочисленными постройками, медленно опускается на темное морское дно. Нависающие тучи довершали эту картину. Да и огонька пока ни одного: ни в хатах, ни в сараях… Где-то на окраине хриплая гармонь резанула воздух, и Петр Иванович недовольно буркнул: «Опять Коська-охальник гуляет…» Гармонист приближался. Он беспощадно терзал гармонь, извлекая из нее каких-нибудь два-три звука, — на большее не хватало умения, — но и этого было предостаточно: со всех концов валили парни и девчата. Сыпались просьбы:

— Кось, а Кось, жарь «Никанориху» чи «Яблочку».

Знающий себе цену — цену, явно завышенную, — гармонист не торопился выполнять заказы. Лишь иногда наклонялся к девушкам:

— Ну, заграю. А мне что за это?

Мартынов, ни на шаг не отставая от Петра Ивановича, простодушно удивлялся: «Ишь ты! Гуляют! Молодые, они такими и остаются… А хуторок, судя по всему, сытый, не пострадавший от разрухи».

Утром он убедился в этом воочию. Не только крепчайшие домики с узорчатыми ставнями, заботливо выкрашенными или побеленными. Главное — всего вдоволь: хлеба, меда, сала. А кони какие! Загляденье одно… Петр Иванович слушал Мартынова:

— Сытый хутор, говоришь? Да-а, но не только сытый, а еще и строптивый. Туточа в кажной хате ежли не пулемет, то парочка винтовок есть наверняка. Пытались и к нам бандиты сунуться — отбились.

Они стояли за плетнем, у кустов, на которых из набухших почек высовывались зеленые зубцы. Было мокро, хотя гроза прошла стороной, — лишь под утро короткий дождь весело процокал здесь. Дед сунул Мартынову свою острую смуглую ладонь:

— Прощевайте покедова. Ладно… чего там… обойдусь без твоих благодарностев. Не тебя первого приючал.

Терентий Петрович сглотнул улыбку, скользнувшую было под пшеничными усами, тронул пальцами козырек фуражки и зашагал своей дорогой. А шагов через десять оглянулся и кивнул головой Петру Ивановичу: «Прощевайте…» У крайней хаты, прижавшейся к белому берегу Кубани, его окликнули:

— Мартын!.. Ты это чи не ты?

Не сразу обернулся Терентий Петрович, сделал еще два или три шага, как бы по инерции. Потом уже, лениво зевая, глянул вполоборота на того, кто звал. Печать полного безразличия лежала на лице, но, по сути, — это уже другой Мартынов. Готовый, если надо, выхватить наган на несколько секунд раньше, чем кто иной. Но тут же он радостно улыбнулся: навстречу шел его бывший однополчанин по Первой Конной, пулеметчик Мишка Бояршин. Мишка был краснознаменец; на засаленной гимнастерке, в красной матерчатой розетке, и сейчас лучился у него орден. Шел он на Мартынова худой, высокий, с пустым рукавом — потерял руку в лихой атаке еще в девятнадцатом… И начались у них объятия, восклицания:

— Помнишь? Лиски, Поворино…

— А Валуйки, Острогожск, и-эх!

Они бессвязно перечисляли города, переправы, начдивов и комэсков, поваров и лошадей. И еще долго бы, наверное, говорили, но женский визгливый голос прервал их:

— Мишка, ч-черт. Куда же ты пропал?..

— Узнаешь? Маруська из санчасти, а ноне жинка моя.

Она тоже узнала Мартынова, подошла улыбаясь. И прежде чем протянуть руку, вытерла ее о кофточку.

— Здрасьте.

— Здравствуй, Маруся. Оседлала нашего героя?

— Оседлала, — ответил за нее Мишка. — Цельный день гоняет: то бревно распили ей, то куреня побели, ажник дыхнуть невозможно. Хорошо еще, одна лопата осталась! — Он потряс огромной заскорузлой ладонью.

Теперь Терентию Петровичу было ясно, как Мишка Бояршин очутился здесь: возвратившись по чистой, покинул родную донскую станицу Константиновскую и подался вслед за любимой на Кубань. Мягко, чтобы не обидеть, отказывался он от их приглашения зайти «на час» и посидеть за столом. А они наседали с двух сторон, и весьма настойчиво.

— Хоть на базу посидим, на лавочке, — уговаривал Мишка.

— Щец похлебаете, с салом, — агитировала Маруся.

— Спасибо, родные вы мои, — отвечал Мартынов, — не могу. Ну, никак.

Михаил почесал затылок и, проводив своего полчанина до кургана, спросил под конец:

— Далеко путь держишь?

— Видишь ли, — Терентий Петрович хитровато тронул ус. — Шукаю артиллеристов из части товарища Черевиченко.

Бояршин также хитро взглянул ему в глаза. И крепко пожал ему руку.

Удаляясь, Мартынов думал: «Вот оно как. Своего человека встретил, надежного, можно сказать, бойца, но и ему всего нельзя открыть. Нету прав. И ничего тут не попишешь!..»