Михаил Найдич - Высшая мера

— Петрович! А почему бы нам вдвоем не махнуть? Здорово было бы!

— Нельзя. Кто-то должен остаться и здесь.

— Да господи же, понимаю, понимаю. Но пойми же и ты меня, Петрович. Я три месяца, от самой Волновахи, жду момента, чтобы дёру дать. К своим же хочется.

Мартынов помолчал.

— Вот что, товарищ Манько, — сказал он наконец. — Твое самочувствие мне представить легко. Но сейчас оно должно улучшиться. Раньше о тебе не знали. А если б кто и узнал, то подумать мог всякое. Так?.. Теперь же ты становишься разведчиком, ты выполняешь ответственное задание. Как вернусь к нашим, сразу же доложу о тебе, связь мы установим… Понял?

Манько утвердительно закивал.

— Поговорим лучше о моем уходе, — продолжил Мартынов и напрямик спросил: — Сможешь достать обмундирование, хоть какое?

— Есть у меня в запасе, но рвань жуткая. Сойдет?

— Сойдет, — сказал Терентий Петрович.

План его был несложен — инсценировать собственную гибель. Дескать, пошел человек купаться, а теперь шукай его на дне быстрой Кубани. Утоп. На берегу одежда осталась.

— Надеюсь, полковник Айвазян не очень будет горевать по поводу моей гибели, — вслух проговорил он.

— То ись, как… гибели? — опешил Манько.

И Мартынов посвятил его в свой замысел. Тот пришел в дикий восторг, сыпанул скороговоркой:

— Ох и башка у тебя, Петрович, ох и башка!

— Ладно, будет тебе. План, если хочешь знать, не больно-то и новый: разведчики разных стран уже проделывали такое…

— Сделаем так, — сказал Мартынов. — Для достоверности придется оставить в кармане бриджей свое удостоверение. Жаль, но другого выхода не вижу. До Великографской добираться мне часов десять, не менее, в пути возможны всякие нежелательные встречи. Все же, уверен, доберусь! Сейчас у меня нету никаких прав ни погибнуть, ни попасть в плен. Ни-ка-ких! Отсюда и уверенность моя… ясно?

Мартынову изменила его всегдашняя сдержанность: последние слова он почти прокричал, все более хмурясь при этом и выкатывая на щеках твердые скулы.

Собеседник его так же хмуро ответил «Ясно!» и подумал о том, что в эти ближайшие часы Терентий вложит всю свою силу, волю, ум, чтобы поскорее добраться до своих и предупредить.

Минут через двадцать Мартынов, уже один, озираясь, подходил к берегу реки. Пустынно. Лишь вдалеке, где синеющая Кубань делала резкий поворот, было движение. Скорее всего, это казаки купали коней, терли их щетками и скребницами.

Вправо, влево посмотрел Мартынов, оглянулся — все спокойно. Когда оглядывался, словно бы напоследок подмигнул Захару. Простились они с ним несколько минут назад, по-мужски — сильным рукопожатием. «Ну, гляди!» — сказал один. «И ты тут не зевай!» — ответил другой…

Черным столбиком встали на берегу грубые сапожища, рядом разбросана одежда. Терентий Петрович привязал к голове узелок, принесенный Захаром, перетянул его ремнем через подбородок и стал опускаться к реке.

Вода была обжигающе холодной. Он поплыл, стараясь поскорее добраться к другому берегу.

Вылезая из воды, Мартынов с радостью отметил, что оба берега, как прежде, безлюдны. «Хор-р-рошо!» — проклацал он зубами. Растерся руками, оделся и встал на ноги. И с удивлением почувствовал, что лапти куда как удобнее сапог.

Открытая золотисто-зеленая степь лежала перед его глазами.

Уполномоченный милиции Онуприенко с ужасающей для Мартынова медлительностью передвигал на столе чернильницу. Это был единственный предмет под его руками, и Онуприенко то рывком притягивал к себе, то отодвигал на край склянку грязно-фиолетовой жидкости.

— Товарищ! — в который раз начинал Мартынов. Начинал спокойно, но тут же взвивался. — Пойми ты, олух царя небесного, надо спешить, времени — кот наплакал. И, повторяю, мне неизвестно, какими силами будет совершен налет. Чего не знаю, того не знаю. Стало быть, надо исходить из предположения — силы значительны!.. Ну?.. Ты что, одними своими людьми отбиться думаешь?

Онуприенко глядел на него невинно-голубыми глазами и отвечал хладнокровно:

— Скажи спасибо, что я тебя за «олуха» не притягаю к ответственности со всею строгостью, по нормам военного времени. Это первое. Во-вторых, нужно еще выяснить твою личность. Окромя голых слов, шо ты собой представляешь, а?

«Вот оно! — думал Мартынов. — Люди на фронте жизни свои кладут за дело революции, а здесь… Всякая шваль здесь засела, чинуши, буквоеды несчастные!» Он поднял глаза и увидел, что Онуприенко, чуть улыбаясь, наблюдает за ним. Уполномоченный встал из-за стола и твердыми, размеренными шагами заходил по избе. Странное дело, теперь, на расстоянии, Мартынов лучше разглядел его. Не такой уж молодой, как показалось сначала. И глаза неглупые. Милиционер подошел к Мартынову и заглянул в лицо:

— Ты что же, считаешь, что перед тобой какой-нибудь… — и он точь-в-точь употребил те слова, которые несколько мгновений назад пронеслись в голове Терентия Петровича. — Нет, дорогой товарищ, лично я тебе верю. Да-а! И промедления с моей стороны — никакого. Я всех своих хлопцев услал сразу же. Одного к чекистам, другого в курсантскую роту — за восемь километров, а третьего — поднимать партийцев и активных сочувствующих… Подождем!

Мартынов облегченно вздохнул — отлегло от души.

Они сидели рядышком, он и Онуприенко, курили самосад. А время шло…

Терентий Петрович сонно глядел под ноги, потом от крайней усталости прислонился плечом к столу, а там и голову положил на локоть. Нелегко ему дались эти последние часы.

Сперва все шло хорошо. На степных дорогах народу было немного, правда, несколько раз приходилось отсиживаться где попало, чтобы не попасться на глаза вооруженным всадникам или просто сельчанам — неизвестно, что у них на уме.

Но не удалось избежать Мартынову встречи с белогвардейцами. На крутом дорожном повороте он наткнулся на двух солдат.

— Кто такой? — строго спросил один, подозрительно оглядывая ветхое одеяние неизвестного.

Мартынов молчал, лихорадочно придумывая ответ. И тогда солдат сказал другому:

— Сбегай-ка, покличь вахмистра!

Солдат направился к оврагу, откуда долетали голоса и конское ржание. Мартынов давно уже пришел в себя, ему ведь не хватило какой-то секунды, чтобы ответить на вопрос сразу. А все — из-за внезапности. Но так оно, может, и к лучшему: сейчас перед ним всего лишь один человек и, судя по всему, не очень расторопный. Он сердито глядел на задержанного и говорил:

— Ты мене туточа немым чи контуженным не прикидывайся, зараз притопаеть хорунжий, языка тебе развяжить!

Мартынов неожиданно вцепился руками в его винтовку и, опрокидываясь на спину, потянул на себя. Руки горе-солдата разжались моментально.

Двое одновременно вскочили на ноги. Побледневший деникинец, заслоняясь руками от немигающего взгляда трехлинейки, зашептал: