Александр Куделин - Неуставняк-1. Книга 1

Воин, не принявший присяги, по сути своей, ещё и не солдат. Права его замешаны на понятиях подразделения, в котором он находится, а приказы он выполняет лишь потому, что их выполняют все. Причём сначала он делает это в угоду каждому, кто имеет хоть мало-мальски поставленный голос. Примером к подражанию служит коллектив равных по призыву. Но осознание своего места в этом коллективе привносит свои коррективы.

Выбирать приходится каждому: либо плыть по течению со всеми, либо позиционироваться на своём острове, чтоб принять на нём неравный бой с психологически активной кучкой бездельников и тунеядцев.

Но в самом начале стоишь ты в строю только как привидение, и пока твоё тело ещё не обрело дух, тебя надо лепить, лепить и загонять в форму для выпекания, чтоб было приятно съесть. В российской армии нет каннибалов, и плоть живую не едят, там принято готовить мозги и кости, высушивая их, перетирая в муку, чтоб потом, слепив каравай, съесть его весь без остатка. А плоть? Плоть не тронут, она нужна для наполнения уже переваренной пищей. В дело идёт всё, и ничего не должно пропасть. Всё то, что пережевали и переварили желудки старших и только по этой причине успешных сослуживцев, до поры до времени находится в тебе и медленно бродит и дозревает. В назначенный срок из твоего измученного тела родится новый просветлённый и уже не отвергающий заведённых порядков солдат, с благодарностью машущий рукой вслед своим инквизиторам и утирающий рукавом слезу печали от расставания с ними.

Я прошёл армию от начала и до конца. Я знаю все стадии рождения, изменения и перерождения, которые происходят с каждым солдатом в той среде, в которую, как мне казалось, я попал по недоразумению.

Лето в Литве приходит не как на Урале – враз и ненадолго, а плавно выходя из весны, и длится до глубокой осени. Иногда умываясь дождями, оно приносит бурное цветение, запахи и раздолье. Охота бегать босиком, плескаться в речке, ловить рыбу или просто так лежать на лужайке и читать книгу. Охота в летний зной забраться в тень и попить холодного молока, а ещё прижаться к маме и заплакать.

Меня не обижают, меня воспитывают, а я не приручаюсь – стараюсь изо всех сил, но у меня это получается из рук вон плохо. Мой пытливый ум всё время находит лазейку, чтоб подставить другого и хоть немного проехать на его горбу. В первый день моего нахождения во взводе я выделился так, что меня назначили командиром второго отделения, что дало мне право ходить в наряд по роте только в качестве дежурного 21 21 Дежурный – старший в наряде, у которого есть некая власть над подчинёнными в виде дневальных. . Конечно, отвечая за порядок в расположении и выполнение ротой внутреннего распорядка дня, дежурный получает замечания от старших по званию не только на словах, но и с занесением в грудную клетку. Зато тебе не надо стоять на тумбочке и начищать туалетные очки, убирать за всеми ленинскую комнату, территорию перед казармой или драить от чёрных полос взлётку. Будучи наделённым определёнными правами, ты уже вправе требовать выполнения не своих приказаний с других и тем самым загребать жар из печи чужими руками, греясь возле него самому. Мои шаги к успеху – не простая случайность, замешенная на зависти других, а ежедневная обязанность доказывать, что это исключительное право я заслужил. Если в этом соревновании за успех я оступлюсь, то руки мне никто не подаст и плеча не подставит. В армии падение вниз сродни запачкаться в гумусной жиже – сколько ни стирайся, всё равно запаху быть.

Пока я не солдат, до солдата полтора месяца курса молодого бойца. Наличие в батальоне взвода негодников невольно подхлёстывает, и мы упорно стараемся войти в ритм части, чтоб не оказаться с ними в едином строю. Эти бедные мальчики, которые только прикоснулись к жизни десантников, будут вынуждены пойти в войска 22 22 Войска – некая эфемерная реальность, которую, находясь в учебке, не понимаешь. Учебка – ясли; Войска – институт – и то и другое реальность, но пропасть между ними многими не познана, а Вами лишь сейчас узнаваема , а там их примут – ой как примут! Какой-нибудь мабутный дембелёк будет измываться над ними, заранее вымещая ещё не состоявшуюся обиду за свою непричастность к дню второго августа, или за свой будущий стыд перед собой за то, что он обязательно придёт в родной город или село в форме десантника, не имея на то никакого морального права. Их не отправят далеко, за ними прибудет грузовая машина и отвезёт в часть, которая находится в пределах этого гарнизона. Им придётся служить, наблюдая за нами, и тщательно скрывать от своих родных и близких, что они уже не десантники, чтоб потом, как и их старшие сослуживцы, купив за большие деньги специальные значки и береты, явившись домой, рассказывать во дворе, как они служили вместо нас!

Вам интересно, как становятся негодником? Пожалуйста:

– Парень, вы не дадите закурить, – обращается ко мне один из прокажённых.

Мне претит к нему подойти, а не то что протянуть руку и дать сигарету.

– На. – Меня подкупила жалость к его забинтованной руке. – Прикурить, наверно, тоже дать?

– Если можно. – Его зависимые глаза напомнили дворовую собаку Жульку. Её все ласкали, но домой никто не брал, а она любила всех, но маялась по подворотне, не имея своего угла.

– Чё у тебя с рукой?

– Обжёг. – Его глаза наполнились предательской влагой.

– Больно? – догадался я.

– Теперь нет, а сначала и не понял.

– А что было? – Я был озадачен появлением у него слёз.

– Нас выгнали на марш, я стёр ногу. Тех, кто отставал, подбирал БТР. Когда привезли в часть, я, спрыгивая с него, облокотился на выхлопную трубу. Вот пол-ладони там и оставил. Сейчас вроде нарастает.

– Так почему же ты здесь, а не в медсанбате?

– Нас оттуда сюда, а завтра отправят в другую часть, там и долечусь.

Всё равно мне было крайне неприятно с ним разговаривать, словно он прокажённый, и после нашего общения свои меня могут не принять. Но зато я теперь знал, что выхлопная труба сильно горячая, и об этом я не преминул рассказать другим.

Несостоявшиеся десантники, мальчики-негодники, свою проказу пронесут через всю службу, захватив её домой – не видать им успеха, как черепахе своего хвоста.

Каждое утро требуется огромное усилие пробудить себя, чтобы вернуться к действительности.

– Рота, подъём! – истошно орёт дневальный.

Он долго ждал этого мгновения. Вместе с криком закончилось его часовое наказание, и он сможет, сойдя с тумбочки, расслабиться в курилке, чтобы понаблюдать за нашим построением на зарядку.

Вроде бесполезное стояние и бдение дневального возле тумбочки совершенно выматывает, особенно ночью. Стоять нужно, стояли всегда: при Грозном, при Петре, при социалистах и коммунистах. Стояли и будут стоять. Ничто не заменит визуально-предупредительное общение вновь прибывшего в расположение и караульного возле входа. Не поддаётся описанию количество пролитой крови этих охранников сна и спокойствия. Главной задачей любого противника является уничтожение врага в его расположении до вывода техники на марш.