Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

Жара и духота настолько вымотали пограничников, что казалось, если они упадут, то не смогут сделать больше ни шага, а они все шли и шли, то ведя лошадей на поводу, то снова забираясь в седла. Наконец с высоты бархана увидели развалины старой крепости.

— Куюк-Мазар — пояснил помкомвзвода, — удобное место для засады и отдыха. Долго рассматривал развалины в бинокль, затем задумчиво сказал: — Никого не видно… Затаились… Ждут, должно быть.

— Товарищ командир, разрешите, — произнес Улан Токомбаев, — я маленький, туда-сюда, как ящерица, могу… Подползу тихо…

— Подползать не надо… А вот обойти крепость — это вернее. Если они там, дальше следов уже не будет… Давай, Улан, действуй… Остальным перекур!

Почерневший, запыхавшийся Улан вернулся не скоро — слишком большой круг пришлось делать. Все выжидающе уставились на него, а он, едва переведя дух, доложил запекавшимися губами:

— Товарищ командир! Следов от крепости нет. Там они засели, притаились…

— Молодец, Улан, — поблагодарил помкомвзвода. — Теперь прикинем, почему они там засели, как думаете?

Пограничники переглянулись.

— Отдохнуть хотят…

— Нас пулеметами встретить!

— Ночевать тут думают…

— Все не то… — качнул головой командир. — Дурды Мурт, я полагаю, так прикидывает, дождаться темноты, а потом драпануть в разные стороны. Знает, что нас мало и каждого в отдельности мы преследовать не сможем.

Он нагнулся, взял горсть горячего песка, сжал, и он как вода вытек из сжатой ладони.

— Видите, — сказал он, — вот так и они, как песок из горсти хотят уйти… Потом в условленном месте снова соберутся и — налет сделают! Опять резня, пожары, кровь… Курбаши так уже делал, когда наши прижали его. Повторяется курбаши! На этот раз не выйдет! — Командир замолчал, окинул взглядом пограничников, сказал твердо: — Взять их надо засветло! Нас — двенадцать, один останется с лошадьми… Значит одиннадцать! Их, я думаю, человек тридцать может, чуть больше… Так как?

— В атаку, товарищ командир!

— Командуйте!

— Зря время теряем, — воскликнул Алексей. — Уничтожить их надо!

Помкомвзвода улыбнулся, бросил недокуренную самокрутку в песок, аккуратно придавил сапогом. Коротко бросил:

— Пошли!..

Распластавшись на раскаленном песке, пограничники ползли к крепости. Пули басмачей тонко посвистывали над головами. Когда стучал пулемет, фонтанчики песка вставали сплошной стеной. Стоило кому-нибудь поднять голову, как сразу бил пулемет. У басмачей их было два — скорострельных английских «Гочкиса». Хватало у них и патронов.

А солнце, между тем, уже клонилось к горизонту. Хотя в пустыне темнеет не очень быстро, но торопиться было надо. Ночь — друг басмачей. Нужно было принимать срочное решение, бой затягивался…

А солнце между тем уходило за горизонт. Оранжевый диск готов был нырнуть за барханы.

— Товарищ командир! — прошептал Алексей, — разрешите я гранатами… С фланга подберусь…

— Действуй, Алексей! — чуть помедлив, согласился помкомвзвода.

Соленый пот заливал глаза, песок скрипел на зубах, вместе с воздухом проникал в легкие, хотелось кашлять и Алексей судорожно стискивал зубы. Вжимаясь в песок он полз и полз вперед, прикидывая: сможет ли добросить гранату до захлебывающегося в остервенелом лае пулемета…

Вот он вскочил, метнул гранату и тут же упал в песок, вжался в его нестерпимое пекло. Громыхнул взрыв, раздались истошные вопли. Не знал Алексей, что один из них принадлежал смертельно раненому Дурды Мурту! Отгулял курбаши по белому свету… Захлебнулся, замолк пулемет… Но еще яростнее застрекотал второй.

17 мая в результате 9-часового упорного боя банда в основном разгромлена, ушло в северо-восточном направлении не более 60 бандитов. По показаниям пленных убиты Дурды Мурт и Ахмедбек… Для преследования остатков банды выбрасывается в район Докуз-Аджи отряд Анголенко.

Алексей почувствовал, как в сантиметре выше головы пронесся целый рой свинцовых пчел и каждая хотела ужалить. Он прополз еще несколько метров, огонь басмачей усиливался, все так же злобно, остервенело строчил пулемет, не давая пограничникам подняться. А круглый, но еще ослепительно горячий диск солнца уже коснулся дальних барханов. Жара спала, но духота стояла неимоверная! А еще жара боя! Смертельного, беспощадного, непримиримого! Нужного! Алексей и его товарищи не чувствовали ни духоты, ни жары. Их обжигал огонь неравного боя, строчил и строчил английский пулемет, не давая пограничникам подняться. Солнце уже скрылось за барханами, и косые, черные тени упали на песок. У Алексея были еще две гранаты и наган. Винтовку он бросил, она мешала ползти…

«Пусть ранят, только бы не в руку — не смогу тогда метнуть гранату, — думал он, продолжая ползти. — Пусть убьют, но уже потом, после броска… Проклятый пулемет, не дает ребятам подняться… Нет, даст!»

Вторую и третью гранаты он метнул друг за другом почти что одновременно. Прогремели взрывы. На этот раз он не упал в спасительный песок, а выхватил наган…

— Вперед, ребята!

Он рванулся к крепости, откуда еще доносились выстрелы и замолк, наконец, последний пулемет, захлебнулся в яростных взрывах его гранат…

Что-то горячее ударило в грудь, потом в живот… Показалось, что кто-то сильно хлестнул по телу веником из верблюжьей колючки… А он все бежал и бежал и никак не мог понять, почему так плохо слушаются ноги и тяжелым становится тело. Бежал, видя краем тускнеющих глаз, что откуда-то сбоку бегут его друзья. Бегут мимо, а он отстает и никак не может догнать их…

Кто-то остановился. Встал возле него на колени, приподнял голову.

— Алексей, — услышал он далекий голос Улана, — я сейчас… сейчас…

— Потом… потом перевяжешь, — слабеющими губами прошептал он, и уже совсем тихо добавил, — бейте… гадов…

Банду уничтожили полностью. Пограничников из двенадцати осталось пятеро…

Всю ночь они несли самодельные носилки с истекающим кровью Алексеем.

Не донесли…

«Священный долг комсомола — готовить молодежь к защите социалистической Родины, воспитывать самоотверженных патриотов, способных дать решительный отпор нападению любого врага».

Строй пограничников замер на вечерней поверке. Рослые ребята в широкополых панамах стояли в шеренге по два и, не поворачивая головы, следили глазами за старшиной, прохаживающимся перед строем. Равнение было безукоризненным и старшина, достав список, начал перекличку: