Олег Колмаков - Злая память

С данной точки зрения, Князев виделся подполковнику лицом вовсе не предвзятым, не погруженным во внутреннюю кухню его армейского подразделения. А самое главное, Лютый был уверен в неподкупности данного офицера, в своё время имевшего непосредственное отношение к органам госбезопасности. Майор должен был довлеть над Михайленко, что называется: «извне». Тогда как лейтенанту Побилату, по молодости лет принципиальному и въедливому, вменялось оказывать давление на прапорщика «изнутри». Для этого, по личному приказу подполковника, Побилату и предписывалась организация тщательной и глубокой ревизии на подотчётных Михайленко складах.

На какой-либо успех вышеуказанной проверки, Лютый, конечно же, не рассчитывал. Цель ревизии была абсолютно иной… Повторюсь, доставить прапорщику, как можно больше хлопот и заставить последнего, хорошенько понервничать.

– …Лейтенант, шприцы будем пересчитывать? Или ограничимся подсчётом коробок? – с нескрываемым сарказмом поинтересовался Михайленко. Он был полностью уверен в том, что на беглый подсчёт коробок со шприцами у них уйдет не более часа.

– Конечно, будем… – сухо ответил Побилат, чётко следовавший инструкциям подполковника Лютого.

– Да ты с ума сошел!.. Парень, опомнись!.. – не сдержавшись, взвыл до сего момента спокойный и уравновешенный прапорщик. – …Здесь их сотни тысяч. Мы, скорее сдохнем на этих коробках, чем их перелопатим.

– По времени, нас никто не ограничивает. Если потребуется, будем считать: хоть неделю, хоть две… – пробурчал Побилат, снимая со стеллажа первую, попавшуюся ему под руку упаковку. – …Так или иначе, но я должен вскрыть каждую из коробок…

– Стой, лейтенант… Не спеши… – Михайленко предпочел зайти с иного боку. – …Поставь коробку и дай мне минут пять, дабы я сумел тебе кое-что объяснить… – подсев рядом с Побилатом, прапорщик вновь перешел на привычный разговорный тон. – …Парень, по возрасту, ты годишься мне в сыновья. Кроме того, мы здесь одни… Потому, позволь обращаться к тебе по-простецки… Считай, по-отечески, без званий, субординации и прочего официоза.

Саня, скажи мне честно, оно тебе надо?.. Имею в виду, сутки напролёт копаться в чужом дерьме. Уясни, милок, главное: командиры приходят и уходят, тогда как прапорщик Михайленко незаменим… Считай, вечен. Знал бы ты, сколько до тебя перебывало здесь офицеров… Сколько сменилось солдат… Из всех остался лишь я один.

Ты сам посуди. Куда ж без меня, тому же Лютому?.. Да, и тебе, дружище, ещё не раз придется ко мне обратиться с той или иной просьбой. Так что, сынок… Давай-ка, мы с самого начала будем друзьями. Отложим на неопределённый срок это неблагодарное занятие, бесполезное пересчитывание сотню раз пересчитанного. Посидим за столом; выпьем и поговорим по душам. Уж будь уверен, у нас найдётся масса общих, интересных тем. Так и скоротаем мы недельку другую…

Эх, Сашка-Сашка… Ты что ж, и впрямь думаешь, будто бы удастся тебе найти здесь то, чего не смогла отыскать московская комиссия, собранная из прожжённых волчар своего дела… Имею в виду комиссию, приезжавшую к нам на объект лишь пару месяцев назад и пробывших тут без малого две недели. Мальчик, советую тебе не быть столь наивным…

– Кто знает… – лукаво подмигнул прапору Побилат. – …Быть может, вы и с ними… Взяли, да и бросили «копание в чужом дерьме». Тогда как отпущенные им две недели, вы лишь говорили с проверяющими «по душам».

– Но-но, пацан… – огрызнулся Михайленко. – …Не нарывайся. Ведь я могу поговорить с тобой и по-иному… Мало того, что скрипя сердцем, я терпел тебя последние восемь дней. Как распоследний бобик выполнял любой твой каприз… – и тут, видимо сообразив, что понесло его вовсе не туда, прапорщик вдруг осекся. – …Хотя, ладно… Забудь. Будем считать, что последних слов ты мне не говорил, и я их не слышал. Ты пойми, терпение моё вовсе не безгранично… Да, и негоже мне, сорокалетнему мужику, словно обезьяна, прыгать по этим чёртовым стеллажам. Устал я… Влом мне, бестолково тягать эти пудовые кубы…

Сашок, ну кто проверит: считались мы те же самые шприцы или нет?.. Ты только представь: пару месяцев мы можем быть (причём бесконтрольно) предоставлены самим себе. Чуешь, на что намекаю?.. Отдохнем, как белые люди, а после и отчитаешься… Если хочешь, я даже подкину тебе пару-тройку компроматиков о коих, ни одна комиссия не дотямала. Для подобного случая, у меня кое-что припасено… Ну, а пить мы с тобой будем настоящий дагестанский коньяк, а не приторную местную чачу, которую не то, чтобы глотать, раны смазывать противно. На закуску: лимончики; икорка; московская колбаска; малосольные огурчики; сало… Всё это и многое другое превосходно скрасят наш суровый армейский быт. Бросай на хрен свои долбаные шприцы и айда в мою каптёрку… Там вентилятор, удобные кресла, японская техника, музыка, холодильник… Да, что же я тебя всё дразню?.. Пойдем со мной, сам всё увидишь.

Побилат слушал увещевания прапорщика отчасти равнодушно, без каких-либо видимых эмоций. Он безучастно смотрел в его перевозбужденное лицо, думая о чем-то своем. Наконец, воспользовавшись короткой паузой, лейтенант попросил Михайленко подать ему нож, дабы вскрыть, всё ещё стоявшую перед ним коробку со шприцами.

В бессилии, прапорщик матюгнулся. Тут-то и пришла в его голову совсем уж неожиданная мысль.

«Не век же я буду куковать на этих долбаных складах… В последнее время, мне всё чаще и чаще начали сниться сны, будто бы я вернулся на родину… Как не крути, а рано или поздно, мне всё же придется передать это, созданное непосильным трудом хозяйство, в чьи-то посторонние руки. А почему, собственно, в «посторонние»?.. Почему бы, уже сегодня мне не задуматься о своем приемнике?.. О том, кому с лёгким сердцем, я бы мог передать все «связи, явки, пароли»…

Что если, прямо сейчас, я сделаю этому сопляку предложение, от которого он, уж точно не сможет отказаться?.. Год-другой поработаем вместе, а потом я подарю этому никчёмному балбесу свой бесценный подарок. Как говаривал Шура Балаганов из «Двенадцати стульев»: преподнесу на тарелочке с голубой каёмочкой ключи от безбедной жизни и обеспеченной старости. Эх, и повезет же щенку.

А вдруг, эта неблагодарная тварь, всё же откажется?.. И это, после тогда, когда я раскрою перед ним все свои карты… Да нет, согласиться… Куда же он, сука, денется с «подводной-то лодки»? Сломаю паскуду, застращаю… Ведь это с виду он такой неподкупный и упрямый, а копни чуть глубже… Как, собственно, и вся современная молодёжь, и этот лейтенант, в конце концов, окажется бесхребетным слабаком и слюнтяем. В отличие от нашего поколения, у современных тинэйджеров нет ни чувства долга; ни чести; ни совести; ни гордости за своё Отечество, за былую Державу… Бунтуют они и лезут на рожон, пока в карманах пусто. Заслышав же звон золотой монеты, эти самые бунтари тотчас превращаются в покладистых и вполне управляемых пресмыкающихся.