Николай Виноградов - Эх, жизнь моя моряцкая

– Мальчики, вы что, такие богатые? Я на такси не поеду, прогуляться хочу.

Стало сразу ясно, кто в нашей группе старший. Пришлось отпустить такси и шлёпать пешкодралом по такой несусветной жаре в ста с небольшим километрах от экватора. Фёкла напялила на себя какое-то старомодное цветастое платье, на ногах – белые туфли на каблуке. Выглядела она, как фура с прицепом, еле-еле передвигающаяся между нами – двумя фонарными столбами.

К Малайбазару добрались только ближе к обеду. По лицу Фёклы тёк пот в три ручья, и она уже замучилась отжимать свой носовой платок. За два часа мы не успели пройти даже двадцатой части пути по базару. Фёкла останавливалась у каждого лотка, перещупывала своими толстыми короткими пальцами каждую шмотку, торговалась с китайцами до цента. Мы с Тетерей выполняли миссию грузчиков и охранников одновременно, как две рабочие пчёлки, оберегающие пчеломатку. У нас уже не хватало рук, чтобы держать её пакеты, коробки и свертки. Похоже, она решила истратить всю свою валюту, что накопила, депонируя за полгода. Мы уже отчаялись её оттаскивать от этих лотков и терпеливо ждали, когда у неё наконец кончатся деньги. У одного лотка она перемерила больше десятка халатов, но на её стройную фигуру подобрать что-либо было невозможно. Торговка-китаянка предложила тут же на месте что-то подшить, где-то распустить, и когда эскулапша померила последний халат, осталась довольной.

– Ну как мне, мальчики? Нормально, правда?

И дёрнуло же Тетерю за язык высказать свое мнение в самый неподходящий момент, когда можно было просто поддакнуть.

– Так-то хорошо, вроде, только он вас слишком полнит, мне кажется.

Переварив эту ценную информацию, Фёкла скомкала халат и бросила в руки торговки. Та вдруг взбесилась, стала что-то орать по-своему, доказывая, что, она, мол, столько времени угробила, всё подгоняла, подшивала, всю лавку сто раз перешвыряла, а ты, мол, такая неблагодарная.

– Руська жопа! – крикнула в гневе торговка и – хрясь Фёкле пощечину по толстой роже. У нас с Тетерей от такой неожиданности даже все коробки из рук попадали. Пока мы их собирали, наша соотечественница, задыхаясь от возмущения, заорала, как недорезанная свинья.

– Ах, граждане, русских бьют! Чё щуришься тут, китаёза неумытая, – и так толкнула торговку руками, приложив всю свою массу, что та перелетела через лоток, снеся с него всю кучу шмоток. Тут из-за шторки сразу возникли два китайских дуба, внешне похожих на японских сумоистов, весом на прикид под два центнера каждый. Фёкла хотела было и им задать трёпки, но мы смогли удержать её от такого героического поступка. Кулак у каждого из этих дубов был размером с наши головы.

– Давайте лучше вежливо уйдем отсюда, Федосья Марковна. Зачем нагнетать международную обстановку?

Выбежав на улицу, мы сложили в большую кучу все Фёклины шмотки и закурили.

– Ну, вы покурите пока, а я пойду ещё прошвырнусь маленько. Я быстренько, здесь рядом, – на потной щеке у неё красовался багровый след пятерни. Мы молча кивнули в знак согласия.

– Фёкла, она и в Сингапуре Фёкла, – сделал философский вывод Тетеря, – Да-а, попили мы с тобой пивка…

Тут к нам подошел молодой китаец с двумя худющими, молодыми тайками, которые чего-то изображали из себя, пытаясь строить глазки и улыбаться. Сутенёр с проститутками, оказалось. Пока мы на пальцах объясняли аборигену, что, мол, нельзя нам, мы из коммунистической страны, да и товар у тебя, мол, с душком, подошла наша пчеломатка. У этого китайского сутенёра, когда Фёкла повернулась к нему кормой, из гортани вырвался звук, непохожий ни на одну гласную букву уже китайского алфавита. Что-то среднее, между Э и Ю, после чего местные аборигены быстренько ретировались.

На пароход мы прибыли самыми последними. Естественно, без пива.

Из Вишакхапотнама, где нас загрузили во все трюмы какими-то костями, которые прели на жаре и воняли, как на скотобойне, хоть нос зажимай, мы двинулись в Японию в порт Осака. На второй день хода, ночью, попали в приличный шторм, а у меня, как назло, снова разболелся тот предательский зуб. Сначала просто ныл, отзываясь в мозг тупой болью, потом всё чаще из него стали простреливаться импульсы, словно током в мозг пробивало. К середине вахты пришлось пристегнуться к креслу, чтобы не улететь и не ботнуться о переборку из-за сильной качки. И так-то все нутро выворачивало, да ещё и этот зуб, как с ума сошел. К концу вахты я уже ничего соображать не мог, зуб болел так, что хоть на стенку бросайся. У Климакса в каюте нашлось полбутылки водки, которой я стал полоскать рот, стараясь сдержаться, чтоб не проглотить. Опустошив бутылку себе внутрь, выждав полчаса на процесс рассасывания обезболивающего и убедившись в абсолютной неэффективности этого мероприятия, мы все вчетвером стали думать, что же делать дальше. Мазание десён горчицей, обкладывание больного зуба чесноком, лимонными корками и прочее в этот раз почему-то не помогало.

– Чё, и водка не помогает? – удивился Ковёр. – Да-а, тяжелый случай. Иди к Фёкле, чего ещё остается? Может, она сжалится, даст что-нибудь болеутоляющее?

К завтраку шторм почти утих. В девять утра я уже не выдержал, побежал к Фёкле.

Она открыла дверь каюты на маленькую щёлку.

– Чего тебе?

– Федосья Марковна, не будет ли у вас случайно какой-нибудь болеутоляющей таблетки? Зуб что-то заболел, спасу нет никакого.

– Только аспирин. Надо?

– А больше ничего? Тогда не надо, спасибо.

Когда дверь захлопнулась, из её каюты послышался голос Ромео-Плешнера.

– Кто это к тебе?

– Да радист, придурок. Зуб у него, видишь ли, заболел. Понабирали рахитов…

– … Ну, чё? Дала?

– А-а, пошла она… Не вовремя сунулся, у неё Плешь в гостях засел. Вот, плоскогубцы у токаря взял. Продезинфицировать бы чем, в масле все.

– Чё, без наркоза будешь? У меня бутылка Сакэ-Этиго есть, в прошлый рейс в Токио брал, сорок шесть оборотов. Могу дать, только в Осаке купишь мне такую же, – предложил старпом.

– Давай, тащи…

Рвали сообща. Сначала, как самый сильный, дёргал Ковёр, но у него с первого раза не получилось, обломал только. Я взвыл, как раненый слон.

– Ты чё делаешь? Костолом! Под самый корень надо было захватывать.

– Ну дак я так и захватил. Извини, у меня что-то руки трясутся.

Я уже сидел почти пьяный, но после первой неудачной попытки пришлось выпить ещё стакан Этиго, на всякий случай, чтобы успокоить нервы. Следующим дёргал шеф, перед операцией предварительно отглотнув из моей бутылки приличную дозу для храбрости. Но и он весь измучился, не меньше меня самого.

– Не хочет вылазить, гад такой, крепко засел. Надо прямо за десну цеплять, а то опять обломится.

– Дайте-ка я, костоломы, такого пустяка сделать не можете, – вызвался Климакс. Он уперся ногой мне в грудь и шатал зуб во все стороны. У меня уже кровь ручьем хлестала изо рта, даже орать не мог, был на грани потери сознания от боли. Но второй штурман проявил садистское упорство и выдернул- таки этот зуб. Мне показалось, что Клим Аксёнович вырвал у меня не только этот больной, а сразу все зубы на правой стороне нижней челюсти, а вместе с ними и язык, и всякие гланды с аденоидами. Ахая и мыча я кое-как допил содержимое бутылки.