Михаил Казиев - Опыт выживания, или Исповедь богохульника

– Привет, Джамаль, вижу, ты немного занят сейчас. Не против, если я тут посижу? – сказал Кемаль и сел на то самое кресло, с которого я скатился на пол два дня назад.

Я промолчал. Подумал только, что военная форма ему очень к лицу. Он всегда был красавцем. Стройный, подтянутый, на репетициях выкладывался по полной, Мaркa Пoртнoго мог сыграть один в один. И всегда радостный, довольный, как будто только что в лотерею выиграл. Самый молодой из скарабеев.

– Ты как поживаешь? – спросил меня Кемаль.

– Последние два дня живу на полу, – ответил я.

– Ну это временно, нам бы только этих негодяев победить, а там уже все нормально пойдёт, – сказал он.

– Победить – означает поубивать? – спросил я.

– Ну не всех, конечно, можно только половину, остальные сами разбегутся – сказал он.

– Куда они разбегутся, в соседний подъезд? Устроятся работать парикмахером по соседству? – спросил я.

– Согласен, может, и всех перестрелять надо. Я ведь не решаю такие вещи, у меня начальство есть, они приказы отдают.

– Помнишь «Лицо со шрамом» с Аль Пaчинo?

– Да.

– Тони Монтана тоже выполнял приказы и убивал до тех пор, пока ему не приказали машину с детьми подорвать. Помнишь, что он сделал потом?

– Да он маньяком был, какая разница!

– Этот бешеный маньяк, чтобы детей не убивать, направил оружие против того, кто отдает ему приказы, и, может быть, поубивал бы всех своих боссов, если бы его самого не пристрелили, – ответил я.

– Это ты к чему? – спросил Кемаль.

– Да ни к чему, не бери в голову.

– Я знаю одно, за правое дело мы воюем, страну спасать надо от этих бандитов, – сказал Кемаль.

– Я вот последние два дня думаю только о том, как мне себя спасти, на страну сил точно не хватит, – ответил я.

– Вот когда победим, никому уже прятаться не придется, – продолжил грезить Кемаль, – соберем опять группу, только басиста поменяем. Ты, кстати, этого говнюка не видел?

– Нет.

– Увидишь – передай. Найдем и к стенке поставим.

– Он умер два месяца назад, мне Ахмед сообщил.

– Что?! Как?! – спросил Кемаль и удивленно на меня посмотрел.

– Так бывает, когда меняешь музыку на войну, – ответил я.

Кемаль заметно погрустнел, но через короткое время продолжил.

– Ну ничего бывает, бывает. Showmustgoon, дорогой друг, mustgoon, ты же сам любил цитировать Фредди.

– Сейчас на ум приходит «The end» Doors.

– Да ладно тебе, сам же говорил, что лучше Башара всё равно никого в Сирии не было. И что без него в Сирии только хуже будет говорил. Так ведь? – спросил он.

– Говорил.

– Тогда получается, как пришло время защищать страну и нашего президента, ты первым делом лёг на пол. Значит, на проверку ты обычным трусом оказался? – продолжил Кемаль.

– Не обычным, а живым трусом, – ответил я.

– И в этом вся твоя заслуга перед твоим народом? – спросил он.

– Дорогой мой Кемаль. Твои барабаны, как ритм сердца, всегда вдохновляли меня в игре. Но тебе никогда не приходило в голову, что ты не единственный и возможно не лучший барабанщик в Сирии? – спросил я его.

– А какое это имеет отношение к делу? – спросил он.

– Очень простое. Вся твоя риторика про свободу, президента и хорошую жизнь в точности повторяет пропаганду по другую сторону баррикад – ответил я.

– У них это пропаганда, а у нас правда!

– У нас гражданская война, правды никакой тут вообще нет.

– Нет есть, и я тебе докажу, когда победим, тебе еще стыдно будет.

– Как скажешь, дорогой, спорить не буду, я просто жить хочу, а со стыдом как-нибудь справлюсь.

– Я тоже хочу жить, только вот забыл… а какое сейчас число? – спросил он после длинной паузы.

– Первое сентября, – соврал я специально.

– Точно! А я-то совсем забыл, как странно, – сказал он, чуть удивился и продолжил – знаешь, а ведь я разобрался с партией Марка Портного в Strange Dé jà Vu – Metropolis 2. Там скорость достигается за счёт чередования ударов, поочередная координация ног и рук, ничего сложного. Так что когда вся эта хрень закончится, обязательно сыграем. Ведь сыграем же?

– Конечно, дорогой, конечно, сыграем, – ответил я.

– Да нам много чего нужно успеть, – продолжил он.

– Успеем, обязательно успеем, – поддержал его я.

– Да только я забыл, какое сегодня число? Мне ведь что-то нужно было сделать, совсем забыл, совсем забыл что…

Образ Кемаля исчез, рассеялся, испарился. Почти сразу началась шумная стрельба. Я закрыл глаза, чувствуя, как снова отключаюсь от напряжения и нежелания все это воспринимать.

Когда очнулся, я снова лежал лицом в пол, ноги ныли от неправильной циркуляции крови, левая рука онемела. Я чуть пошевелился, чтобы снять дискомфорт, повернул голову к потолку и пролежал так ещё какое-то время, наблюдая дешевые офисные панели на потолке. А после услышал голос, тихий такой, почти шёпотом: «Джамальчик, привет!».

Я бы не придал этому голосу значения, так как галлюцинаций за два дня пережил уже итак много, но этот был до боли знакомым. Поэтому я все же убедил себя сделать небольшое усилие и повернуться в сторону, откуда этот голос доносился. Под соседним столом сидел на корточках мой скарабей Саддам. Вид у него был довольно странный, парень был большой, 1,84 метра ростом, да и пузико было внушительное, как будто очерчено циркулем из его нижнего дантяня в лучших даосских традициях. Но под столом он все же как-то уместился. Я еще подумал, может, он грибов каких съел, как Алиса в стране чудес, только где он смог найти их в Сирии, тем более в ноябре.

– Привет, Джамальчик! – снова обратился он ко мне почти шёпотом.

– Привет, дорогой, – ответил я ему.

– Нас обстреливают, да? – спросил он меня. – Долго ещё это будет продолжаться, как думаешь?

– Не знаю, это ты мне скажи. Ведь это Ваш брат или братья стреляют, ну те, которые с режимом борются, – ответил я.

– Я не про это, – опять почти шёпотом. – Я так понимаю мы в окружение попали, ты как думаешь, скоро нас отсюда вытащат?

– Кто вытащит? Извини, не понял.

– Ну, наши товарищи. Они же город за пару недель хотели захватить. Чего-то я не понимаю, что-то здесь не так, – сказал он и отвернулся в сторону окна, откуда стреляли.

Я обратил внимание на выражение его лица, когда он пребывал в своих мыслях. Точно такое же выражение, я помню, было у него во время игры на бас-гитаре. Смотрел куда-то в пространство перед собой, иногда поднимал глаза вверх, как будто что-то вспоминал, нижняя челюсть и губы непроизвольно двигались в такт ритмическому рисунку его партии. Саддам был хорошим басистом, не лучшим, конечно, но хорошим. Он не отличался ни скоростью, ни умением импровизировать, часто пытался вставлять свой слеп куда совсем не надо, за это мы даже хотели замотать его руку скотчем в кулак, а между пальцев просунуть медиатор, в шутку, конечно. Но со всеми мелкими недочетами все же было что-то в его игре, что-то душевное, что-то приятное. Умел он обрамлять свежесочинённую композицию своей басовой партией. Иногда он чуть оттягивал звуки, иногда играл на опережение музыкальной фразы. В общем, чувствовал композицию и имел искреннее желание сделать её лучше, красивей, интересней своей игрой. Да и человек он по натуре был добрый и мягкий, так что это полностью передавалось в стиле его игры.