Валентин Пичугин - Без права на возвращение

Женщина присела на прикроватную табуретку, предварительно смахнув таблетки с пузырёчками, и посмотрела на старуху:

– Зачем вы со мной так? Что я вам плохого сделала?

Матрёна исподлобья посмотрела на Зинаиду, затем злобно прошептала:

– Ведь это я тогда мамку твоего ухажёра вызвала. А то захомутала бы парня и женила на себе. Счастливой стать захотела? Вот тебе!

С этими словами старая ведьма сунула ей в лицо сухую дряблую руку со сложенными в кукиш пальцами.

Зина нехорошо улыбнулась, взяла Матрёны руки за запястья и с силой прижала к впалой груди старухи, затем выдернула «думку» из-под головы, накинула ей на лицо и крепко придавила сверху. Через пару минут она отпустила затихшее тело, вернув подушку на место.

Матрёна молча смотрела на неё. Зинаида встала, отдёрнула шторы. Дом залили лучи полуденного солнца. Она огляделась, собрала рассыпанные бумаги, вернув их за зеркало, задвинула ящики, прикрыла дверцы шкафов.

Женщина подошла к покойнице и прикрыла ладонью глаза:

– Ну, отдыхайте, Матрёна Ферапонтовна. До вечера. Я ушла.

Летний полдень был умопомрачительно красив: по небу плыли белоснежные облака, лёгкий ветерок заигрывал с ветками растущей у крыльца берёзы, на зелёной лужайке радовались солнечному дню жёлтые одуванчики. Только Зинаида ничего этого не видела и не чувствовала.

– Уже третий десяток лет Пётр Гаврилович выбирал один и тот же путь по дороге в институт. Он любил ранние подъёмы, чтобы пройтись по улочкам города, ещё не проснувшегося от сна. Ему нравился Петербург, со своим характером, иногда капризами. Порой казалось, что живёт он здесь столько, сколько помнит себя. Город отвечал ему взаимностью, именно тут прошли его студенческие годы, учёба в аспирантуре и защита кандидатской. Город на Неве познакомил их с будущей женой. Под питерским небом пришли к нему первые серьёзные разочарования.

В этот день Пётр Гаврилович не изменил своей давней многолетней традиции. Переходя Поцелуев мост, он ненадолго задержался у чугунных перильных решёток, которые приятно холодили ладони. Отражение жёлтой шапки Исаакиевского собора подрагивало от лёгкого летнего ветерка на поверхности Мойки. Сейчас здесь немноголюдно, никто не помешает ему полюбоваться этой вечной картиной. Так он настраивался на рабочий день независимо от погоды.

Говорят, что если поцеловаться на этом мосту, то будешь счастлив с любимой всю жизнь. Он раньше тоже так считал. А впрочем, может быть он и счастлив с Еленой? У него не было однозначного утвердительного ответа, так как не с чем было сравнивать, если не считать давнего юношеского мимолётного увлечения. Тогда он хотел летать. Но так не бывает! Нельзя же парить в облаках радости и страсти всю жизнь? С другой стороны, почему бы и нет?

Пётр Гаврилович похлопал ладонями по чугунному ограждению, кивнул украдкой Исаакию, как старому доброму другу.

Почему он выбирал для дальнейшего пути набережную Крюкова канала, а не улицу Труда, он и сам не знал. Так бывает, что при выборе двух равнозначных дорог, выбираешь ту, идти по которой «душа лежит». Его душа выбирала набережную. Тут в эту пору, почти совсем нет прохожих…

«Интересно, удастся ли ему сегодня поработать над монографией? Сессия окончилась, остались кое-какие «хвосты», кажется, два-три студента. На кафедре торопят с диссертацией. Сами же твердят: «Пётр Гаврилович – на симпозиум, Пётр Гаврилович – в этот раз Вы представляете…». А работать когда?» Он уже забыл год последнего ухода в отпуск.

Позади осталась площадь Труда и Новая Голландия, потянуло свежестью с Большой Невы. Выход на Благовещенский мост был частично перекрыт и ему пришлось обойти временные строительные сооружения через сквер возле церкви. Времени было достаточно, и он решил присесть на лавочку под сиренью. Зазвонили колокола. «Не спрашивай, по ком звонит колокол…»

Лёгкий бриз над Невой, снова напомнил ему, шагающему по Благовещенскому мосту, о временах беззаботной юности. Чуть ли не ежедневно, ещё студентами, они с Еленой садились вечерами на прогулочный катер и бороздили каналы города. На кораблике звучала музыка и, выходя на просторы Невы, из динамиков жизнерадостно разносилась песня в исполнении Леонида Утёсова:

– Весною незабвенною и я встречался с Леною,

И наш маршрут был трогательно прост:

Купив букет подснежников, влюблённые и нежные,

Мы шли всегда на Поцелуев мост…

Именно здесь, на просторе реки их охватывало чувство, что вся жизнь – праздник, и продолжаться он будет вечно. Куда всё ушло? Каким северным ветром развеяло эту радость?

Свернув налево и, пройдя ещё пару сотен метров по 8-9 линии, Пётр Гаврилович поднялся по ступеням к парадной института. Вестибюль ещё не наполнился звонким гамом суетящихся студентов, спешащих завершить очередной учебный год. Кафедра истории древнего мира и средних веков располагалась на втором этаже основного корпуса. На удивление, в приёмной оказалась незнакомая девушка и на его приветствие пояснила, что «Софья Леонидовна задержится по семейным обстоятельствам на час» и добавила, «не нужно ли ему что-либо».

Пётр Гаврилович, традиционно просил секретаря приготовить ему зелёный чай, но в этот раз решил воздержаться, поблагодарил и ответил отказом. Девица пожала плечами и удалилась, прикрыв дверь. «Видимо, последний курс», – поразмыслив, решил он. Студенты иногда подрабатывали или просто замещали сотрудников. Это не возбранялось, а даже приветствовалось. Завтра им во взрослую трудовую жизнь, значит надо приобретать коммуникативные навыки, социализироваться, так сказать.

Его старший коллега, заведующий кафедрой, вот уже полгода, как был на больничном, и Пётр Гаврилович вынужден был исполнять обязанности, совмещая их с написанием докторской диссертации, работой над последней монографией и ведением своего предмета у старших курсов. Но более всего его угнетало не это, в силу сложившихся обстоятельств, он очень страдал из-за разного рода представительских отвлечений. Не важно, что было: посещение профильных классов или торжества в мэрии, симпозиумы не по профилю кафедры или ректорские пятиминутки – всё это отнимало уйму времени, и он никак не мог завершить взятые в начале года обязательства по завершению своей научной работы. Петру Гавриловичу приходилось допоздна задерживаться в институте. Здесь было комфортнее, чем дома, да и исследовательские материалы в подавляющем количестве были под рукой.

Окна его кабинета выходили в институтский дворик. Обычно там было шумно, в перерывах между парами студенты выходили покурить и обменяться последними новостями из своей беззаботной молодёжной жизни.