Евгений Башкарев - Неизвестный «Rio»

Итак, камера лежала под сменной одеждой, закутанная в тряпки и бумагу, и, спускаясь по трапам, Катя продумывала, как же достать ее незаметно для остальных. «Еще рано», – успокаивала она себя, ведь они идут в машинное отделение, где найдется и место, и время. Там они не будут идти так плотно друг к другу, она задержится, окажется замыкающей и сотворит маленький фокус, который уже не раз проделывала раньше.

Палубы менялись. Катя заглядывала в пустые коридоры. По обе стороны тянулись каюты моряков. Над дверями висели таблички с буквенными или цифровыми обозначениями, но слабое знание английского не позволяло девушке получить хоть какую-либо информацию. Тем не менее она считала, что даже из этого получился бы великолепный сюжет, если бы она смогла воспользоваться видеокамерой. Дважды ее руки тянулись к портфелю, и всякий раз Катя себя останавливала. Она понимала, если ее заметят так рано, весь план пойдет в тартарары. В бешенстве Иван способен сломать ее маленький шпионский инструмент, даже не подумав о том, сколько он стоит. «Нужно держаться», – сказала себе девушка и вдруг услышала чей-то голос. Катя не стала фиксировать на этом внимание. Однако по мере того, как они переходили от трапа к трапу, голос становился ближе и громче, и в какой-то момент она даже остановилась и прислушалась, не мерещиться ли ей. Голос не повторился, и она продолжила путь, мечтая о том, что когда-нибудь заведет на ютубе свой блог, где будет рассказывать о заброшенных местах, связанных с деятельностью человека: заводах, секретных сооружениях и, конечно, старых кораблях. Ее охватывала дрожь при мысли о том, сколько всего неразгаданного есть в этом мире. К сожалению, здесь и сейчас, где она могла снять свой первый официальный видеоролик для будущего канала, ее связали по рукам и ногам. Ей сказали: «НЕТ», «НЕЛЬЗЯ». И ей это ужасно не нравилось.

Пока Катя мечтала о длинном монологе, полном намеков на тайны, голос прозвучал вновь. На самом деле, она начала его слышать еще в радиорубке. Только он был столь слабым, что она посчитала его шумом в ушах. Спустившись на палубу ниже, она услышала его более отчетливо, но по-прежнему не могла разобрать слов. Еще на две палубы ниже она стала спотыкаться, потому что голос выводил ее из себя. Ей казалось, будто рядом проскальзывает посторонний. Катя посчитала глупостью спрашивать, ощущают ли ее партнеры чье-то присутствие. Она вспомнила, как Стас смотрел на Ивана, когда тот услышал что-то на палубе, и ей расхотелось обращать на себя внимание. Но голос не давал ей покоя, и вскоре по ее телу побежала дрожь волнения. Она поняла, что слышит связную речь, и в голове засели два пугающих слова. Ей сказали: «Стой, чертовка», и Катя замерла, как по команде, прямо перед выходом к последнему трапу.

Ее словно развернули. Если раньше эти слова не вызывали у нее ничего, кроме обиды, то теперь они ее обессилили и поставили под угрозу дальнейшее путешествие по судну. Чертовкой называл ее только один человек: отец. Он запрещал ей многое из того, что разрешали другие, поэтому детство запомнилось Кате, как время испытаний и страха. Если ей чего-то хотелось, всегда приходилось задумываться над тем, как это воспримет отец. А если чего-то хотелось ему, то у Кати не оставалось выбора, кроме как исполнить все беспрекословно.

«Стой, чертовка!» – раздался сердитый голос, и девушка остановилась, как вкопанная. Она обернулась, увидела за спиной Стаса и позади него черноту. Иван с Сергеем отстали. В коридоре слышались приближающиеся шаги, но Катя их не воспринимала. Она прислушалась к знакомому голосу и почувствовала, что ей перестали повиноваться ноги.

Стас притормозил. Он не понял причины остановки, но привычка относиться к девушкам с осторожностью сподвигла его вместо грубого тона применить элементарное молчание. Так он и смотрел на Катю, пока в его спину не уперся Иван.

– Что застыли? – спросил юноша.

– Рот закрой, – ответил Стас.

Иван догадался, что проблема заключалась не в парне, а в стоящей впереди девушке. Катя з а мерла поперек коридора, повернувшись не то к доске со схемой, не то к трапу. Иван оценил ситуацию и решил расшевелить партнеров.

– Катя?! – осведомился он. Девушка не отреагировала.

Иван хотел коснуться ее плеча, но не дотянулся.

– Стой на месте, – порекомендовал Стас.

Парень в пуховой куртке не шутил. Его взгляд был прямым, как шпага, и, пока Иван соображал, в чем дело, пауза затянулась. В коридоре сошлись три ярких фонаря, и стало светло, как днем. Лучи бродили по стенам и потолку, пока не упирались в спину девушки, заблокировавшей проход. Через минуту Иван не выдержал и, отпихнув Стаса, протиснулся к сестре.

– Что случилось? – он подтолкнул ее к трапу.

Катя стала упираться.

– Я что-то услышала, – сказала она. – Чей-то голос. Мне кажется, мы здесь не одни.

– Отличная новость, – констатировал Стас.

– Великолепная! – поддержал Сергей.

– Здесь точно никого нет, – заверил Иван.

Он выглянул из коридора на лестничный проход.

– Видишь? Пусто. Никого.

– Я не говорила про лестницу, – промолвила Катя, и страх на ее лице стал более очевидным. – Я говорила…

– Не останавливайтесь! – прокричал снизу Николай Бобок. Где-то под трапом хлопнула дверь. Николай снова открыл ее. – Мы теряем время!

Голос эхом пронесся по надстройке, и от его раскатов пошатнулся даже Стас.

Катя вдохнула и зажмурилась.

– Извините, – сказала девушка. – Наверное, я просто переутомилась.

Голосов она больше не слышала, но ее не покидало ощущение, что отец обязательно вернется. Он и раньше возвращался, но только во снах.

– Спускаемся, – оповестил группу Иван и зашагал по трапу с зелеными ступеньками.

Старый линолеум заскрипел под его сапогами. Новое эхо наполнило пространство, и всем членам группы стало одинаково тревожно. Катя пропустила вперед Стаса, и тот неспешными шагами побрел вслед за Иваном. К скрипу линолеума прибавился свист перил, в которые Стас и Иван вцепились, точно их не держали ноги. Не стал ждать девушку и Сергей. Воспользовавшись моментом, он двинулся третьим и достиг главной палубы еще до того, как Катя ступила на первую ступеньку. Впрочем, случилось это не сразу. Оставшуюся без компании девушку окружил мрак, и, как только последние шаги на трапе стихли, образ отца соткался перед ней, как из воздуха. Его лицо утопало в белизне, волосы были всклокочены, живот выпирал из-под короткой рубахи. В руках он держал…

Он часто бил ее палкой.

Катя помнила, как он зверел. Как бесился, если она не кричала от боли. И бил ее сильнее, чтобы она не могла стерпеть пытку. Чтобы ее страдание сквозь боль перешло в подчинение, подчинение – в отчаяние, а отчаяние – в упадок. Чтобы ей самой хотелось умереть. Но по сей день в своей памяти девушка хранила не синяки и боль. Она вспоминала ярость, с какой отец бил ее, будто она того заслуживала. Катя боялась его, как ужасного демона, подстерегающего ребенка под кроватью. И, чуть спускалась ночь, она не могла не думать о нем. Она видела перед собой палку, со свистом рассекающую воздух, перекошенное лицо отца, полное злобы и вожделения, и его острые, гнилые зубы. И его остервенелое рычание, и еще много чего, что Катя чувствовала и терпела, и о чем никому не могла рассказать.