Владимир Кремин - Укус. Повесть

Тогда, незадолго до случившегося, он преследовал гонимую слепым чувством страха добычу, но взять не смог. Сохатый был осторожен, силен и не спешил уходить или, спасаться бегством. Его ветвистые, острые рога не давали ни малейшей возможности и надежды решить поединок в пользу хищника. По своему, волк чувствовал и понимал, что здорового самца-рогача, без волчицы, не одолеть; к тому же много сил ушло на погоню. Не каждый волк решится в одиночку, лося гоном брать. А этот и вовсе не спешил, вконец сбивая серого бродягу с толку, словно и не страшился последствий упорного преследования. Вынудил потерять уйму времени, измотать силы и воротиться к логову ни с чем.

А таежный великан, тревожно озираясь, еще некоторое время греб копытом у трухлявого, обреченного пня, в усталой запарке кружил и осматривался. Дикой вольностью исходило от его могучего тела. По всему, негодовал на пройдоху зверя, столь долго гнавшего его неведомо куда, но так и не решившегося напасть. Должно и в его памяти были случаи, когда подобных наглецов он забивал до смерти, оставляя на месте поединка лишь подобие серой массы. Чувствуя отчетливый запах очередной победы, гордо подняв роскошно обставленную рогами-лопатами голову, сохатый, озираясь, шевеля и раздувая мохнатым провалом ноздрей, медленно поплыл в чащу.

Волчица предпочитала охотиться с партнером, но при его продолжительных отлучках возвращалась, боясь надолго оставлять малых волчат в новом, необжитом месте. Их ненароком могли потревожить самые разные, в том числе и не доброжелательные, обитатели бора. А это было бы опасно для незадачливых и не окрепших еще малышей, и далеко неосторожно со стороны увлеченной охотой матери.

Прежнее логово, так ловко устроенное под крепким, сухим и кряжистым пнем; остатком когда-то могучего, полного жизни, величия, и красоты кедра-исполина, ушло в прошлое. Толстое корневище, уцепившееся за береговой обрыв на самой излучине тихой реки, с удобным, но довольно крутым и опасным спуском к воде, по началу вселяло уверенность. Внешне ничто не предвещало беды, но с весны река сильно подмыла берег и глинистая, отсыревшая почва, значительной своей частью, осыпалась, обнажив мертвые жилы разлапистых, иссушенных корней. В самом разгаре жаркого лета, обвалился последний, едва удерживаемый корнями, валун. И надо же; в аккурат под самым пнем. Перепуганные волчата покатились в реку вместе с глыбами выветренной почвы, истошно вопя от немыслимой круговерти. К счастью никто из троих не пострадал, но шуму – на весь лес, потому как младшенького отнесло течением вниз по реке. Кувыркаясь и барахтаясь, он все же нашел в себе силы, чтобы выбраться из ее мокрого неуюта, однако еще долго оглашал немую округу визгом и воплем, вплоть до воссоединения с более удачливыми собратьями. Вернувшаяся мать нашла пропажу у самой кромки воды. Промокшие и трясущиеся от страха детеныши с радостным, писклявым торжеством встретили появление волчицы, и лишь по прибытии с охоты отца, семейство отправилось на поиски нового жилища.

В скором случилась и эта охота на лося, приведшая к столь трагичному повороту в жизни всего семейства. Волк не впервые сталкивался с таежным, длинноногим скороходом, всегда спокойным и выдержанным в своих устремлениях. Но то бывало зимой, когда одолевавший голод порой вынуждал идти на риск, а сейчас лишь начало осени. В это благодатное, солнечное время сохатые покидали болота и уходили в сосновые боры, на грибы. К тому же, сбивало с толку хитроумное поведение лося. Обычно, они принимали бой сразу, лишь отойдя в удобное для защиты место и, непременно чувствуя, что схватки не избежать. На этот раз, старый, мудреный опытом лось, все же уходил от прямой стычки; однако не спешил и не помышлял отрываться. А хищник терпеливо искал удобного случая, но его все не было, а гонка затягивалась и томила.

Какое-то время, следом шла волчица, в надежде на удачный и быстрый исход, опыт, и силу своего партнера. Однако вскоре повернула обратно, оставив преследование.

Малыши не надолго оставались одни, но все же и при коротких отлучках они не смели покидать столь не приспособленное для игрищ убежище. Наказ был строг, а ослушника непременно ждала легкая, но действенная трепка. Таков был порядок, которому учили с раннего, шаловливого детства. Этого требовала суровая, волчья жизнь, полная лишений, тревог и терпения. Не приучишь – смерть… Только осторожность и повседневная борьба помогают хищнику выжить, а призвание матери – учить малышей столь нелегкой науке.

Волчица спешила к логову и словно повинуясь чьей-то воле, все ускоряла, и ускоряла свой бег. Есть в сокрытых глубинах каждой материнской души предчувствие беды, грозящей ближнему, в те роковые минуты, когда она действительно приходит. Незримой нитью передается тревога от матери к детенышу, от сердца к сердцу; сосет точащей болью, обостряясь порой до нестерпимого желания увидеться, убедиться в благополучии ближних, вновь обрести счастливую уверенность и покой.

Теперь, в смутной надежде на удачу, волк преследовал жертву один.

Новое жилище, устроенное наскоро, на остаток осени, было даже просторнее прежнего, хотя в уюте и скрытности сильно уступало. Зима вот- вот, а там волки объединятся в стаю; так проще пережить суровые нападки безжалостной стужи, легче кормиться и едва вставшим на ноги молодым, малоопытным, но задиристым под яркам. Брать первые, суровые уроки жизни и, оттачивая мастерство, терпеть сообща, страдать и мучиться от ран, и пировать над телом убитого животного, не сумевшего на этот раз постоять за себя в неумолимой, и неотступной схватке с природой.

Приваленное сухим валежником и свежим облетом многоцветной листвы, среди пучков однообразного ивняка, нора оставалась невидимой и едва не ускользнула от зорких глаз заботливой волчицы. Ее и выбрали. Ухоженное жилище стало сухим и теплым; приветливым и уютным, в пору дождей, и непогоды, а особенно при встрече родителей, вернувшихся со свежей добычей. То были пушистые птицы, причем самые разнообразные, мелкие, полуживые мышки, либо старый, измученный бегами заяц, а то просто – молодой и глупый.

Отгорела разноцветием теплая и короткая осень. И вот уже ее поздняя, не приветливая пора, срывая желто-оранжевые шали с лиственных деревьев, бросала их к подножью вечнозеленых; снимала головной убор, прощаясь на долгую, холодную зиму.

Посветлел горизонт. Заголубело небо. Прозрачней стала лесная ширь, яснее даль. Вот и наступил тот страшный, судный день, события которого поведут нас по тайным, тенистым тропам сострадания, любви и ненависти к ближнему, нетерпимости к злу с которым мы сталкиваемся на протяжении всей нашей жизни, подчистую не задумываясь и не задавая себе вопрос: «А будет ли ему конец?»