Анна Прокофьева - Ольма. Стать живым

– Эй, дети! – окликнул Кондый мальчишек, так и не отправившихся на реку, – Ошай, кто в селении для догляду оставлен, пока мужики, да бабы в лесу?

Светлоголовый Ошай, обернулся, откликнулся, пряча голубые глаза от солнечного света за льняной чёлкой:

– Да, мудрый суро, все нынче там, кто в лесу, кто на полях, да огородах. А тут, осталися только старик Балбер, да бабка Курашка! Вона, у колодца сидят, мен мерекают.

Кондый Балбера и Курашу помнил молодыми и стройными, еще в те времена, когда прожитые годы и тяжелый труд не пригнули их плечи к земле. Ой, давно это было, тогда бол двора на три меньше был и все жители с интересом наблюдали ухаживания молодого и ловкого рыбака Балбера за красивой, но злоязыкой и склочной Курашей. «Да, сердцу не прикажешь,» – вздохнул Кондый. И подошел к парочке стариков.

– Ёлусь, мерен! Уважаемый Балбер и достойная Кураша! Как живете-можете, по

добру ли, по-здорову?

Старики приосанились от уважительных слов, переглянулись и даже немного спрямили согнутые спины. Балбер открыл было рот, чтоб с должным уважением ответить арвую, но его перебила бабка Курашка, которая с годами так и не растеряла звонкость и силу своего голоса:

– Ой, не спрашивай, уважаемый суро, года-то они не семечки… Было времечко, ела я семечко; а теперь поела бы и лузги, да боюся мужа-брюзги.

– Как была ты, Кураша, острой на язык, так и осталась, – заворчал Балбер, тряся бородой, – из тех семечек и полынь вырастает, да горькой бывает. – Не остался в долгу старик, вздохнул и продолжил, – Маюсь я с тобой Курашиха всю жизнь! Как же мне по молодым летам глаза застила твоя краса, что не услышал твоего колючего слова, так и живу с тех пор, глохну от тебя по два на пять раз на дню! – Старик ворчал, но в его выцветших от старости глазах по-прежнему светилась любовь, с которой он смотрел на свою жену…

Старуха недовольно поджала губы, хотела снова ответить, но старый рыбак оборвал ее:

– Цыть, язва старая! Мужчины говорят! – и, тяжело опираясь на посох, привстал с бревна. —

Ты, Кондый, чего пришел-то? Просто так ведь не приходишь. Случилось чего иль нет? – задрал пегую бороду Балбер, внимательно вглядываясь в глаза волхва, спрятанные под густыми бровями.

– Уважаемый Балбер, ничего страшного не случилось, все идет своим чередом. Скажи, что говорят в веси про Ольму-калеку? Слыхал-то немало, небось. Чего говорят-поговаривают о том?

Опираясь на клюку, Балбер посмотрел в сторону реки и поведал:

– Да, чего говорят-то? Разное говорят… Но все больше жалеют его, Ольму-то, не то что той зимой, когда, ну это, сразу после охоты-то… Хотели того, к Кулме спровадить, ну, околел чтоб… А нынче, ну, ясно дело, нынче лето удалось, еды вдоволь и лишнего куска не жалко. Носят люди, коли мимо ходят. А кто и нарочно ходит, мамка его, вот тоже бегает… Только Томша, вертёха ужо с другим милуется. Тьфу…

– Правда, уважаемый суро, – добавила бабка, – У нас еще и вождь есть, ан-то, Куян, дальше лета заглядывает. Говорит, а зимой, кто с Ольмой делиться будет? Зимой-от лишних кусков не бывает. Лишний расход прибавит хлопот. Да и не зря его медведица заломала, не просто так, для науки! Скидох-то тот еще был! Ведь, мой отец когда-то говаривал, что наш мишка не берет лишка, да…

– Глупая баба! – выкрикнул старый рыбак. – Ты сама-то в беду попадала, да от людской помощи не отказывалась, когда по глупости твоей от рассыпавшихся углей старая землянка погорела! Всем миром новую сладили! А если б, наоборот, как ты говоришь «не зря…"? – Затряс, передразнивая, бородой дед, – Дура старая, нас бы выгнали с городища, волкам на съедение, в лес на мороз, в сугробы! Нет, я так мыслю, Кондый, что ежели Куян Ольму не заколол на лобном месте тогда, после охоты, значит, так оно и должно, значит, парню другое предки начертали на холсте жизни…

Вообще-то, Кондый, сам подумывал обо всей этой истории, что неспроста она случилась с селищенцами, что все одно за одно цепляется и тянется, тянется, словно случайностей волокно, за волокном, сплетаясь в нужную духам предков нить. Пращуры учат и поучают потомков, такова их задача, чтоб из сырой глины вылепить сосуды и наполнить их божественной силой… А пока все эти люди пока, словно комок глины, только что вытащенный из земли. И этого комка еще аккуратно и несмело касаются пальцы творца.

– А ведь ты прав, старый Балбер! – Похвалил суро старика, – И ты Кураша права тоже.

Медведицу Консыг-Кубу нам боги послали, чтоб научить нас! А вот чему? Это, думаю, мы позже поймем. А пока, я сам Куяну скажу, чтоб Ольму не трогал до первого снега. Лето и вправду нынче богатое, ласковое. Излишек будет. Вот, чтоб излишек не сгнил, не испортился – носите Ольме, сей человек похоже богам для чего-то да нужен.

Старики зарделись от похвалы, и дружно закивали головами, теперь будет о чем людям рассказать, не просто так сидят в селении, новости-то, вона, какие!

Пока старшие беседовали, забежавшая было в селение Томша задумчиво стояла в стороне, прислушиваясь к разговорам старших, но мало чего слышала внятного, только звонкий голос вредной бабки Курашки прорывался сквозь глухую речь арвуя и старого рыбака. Она уже успела встретиться с Умдо. Он сграбастал ее на краю поляны и пощекотал щеки жестким рыжим пушком на подбородке. А потом сунул ей в руки очередные деревянные бусики, и уговорился за околицей на закате погулять.

Постояв так еще немного и, не дослушав конца разговора, Томша вспомнила, что ее ждут на пожне подружки, жавшие зеленое просо с молочными зернами, чтоб потом разложить душистые стебли для созревания прямо на поле. Подхватив подол, кинулась за околицу, на бегу забывая и о бывшем женихе, и о стариках, судачащих у колодца. Забывая обо всем, но мечтая о нынешнем, настоящем, которое скоро зазвенит свадебными бубенцами. Ведь мимо того поля потом пойдут с засеки мужики и парни, и любый ее – развеселый Умдо тоже пойдет.

Неподалеку крутились Ошай с Упаном. Ошай тоже было дернулся вслед за сестрой, но вспомнил о подопечном. Пока волхв Кондый занят, надо за Упаном присмотреть, да селищем похвастаться. Ишь, как зачарованно рассматривал темноголовый воспитанник мудрого суро их бол.

– Упанка, ты что домов не видел? Ах, ну, да, Кондый-то в избушке на курьих ножках живет, откуда тебе про землянки да, про настоящие перты ведать? Пойдем, пока старые беседуют, я тебе наш дом покажу, у меня там под ложем схрон есть, там такое! – Ошай таинственно поднял белесые брови и вытаращил светлые глаза, – Там у меня богатство мое спрятано, – шепотом пояснил он.

И увлекая Упана за собой потащил между колодцем и высоким красивым домом дальше. Дом возвышался над всеми остальными и смотрел вокруг украшенными деревянными узорочьями окнами.