Леонид Резников - Синдбад

Хасан жестом подозвал к себе стражников. Те робко приблизились к эмиру и тоже упали на колени, склонив головы к самой земле.

– Нам это неинтересно, – вновь поморщился эмир. Его опять замутило. – Изловить и казнить! Нет, привести ко мне! Мы хотим посмотреть в его наглые, бесстыжие глаза.

– Слушаюсь, о пресветлый эмир. Все будет исполнено в точности.

Непрестанно кланяясь, начальник стражи отступал назад. Стражники на карачках поползли следом за ним. Когда все трое удалились на достаточное расстояние, начальник стражи выпрямился, поправил шлем, скошенный набок ударом подушки, и одарил подчиненных суровым взглядом.

– С каждого по золотому, – сказал он, развернулся и зашагал по своим делам. Стражники, уж было распрощавшиеся с жизнью, не решились ему перечить.

Но эмир вдруг спохватился:

– Мы забыли спросить, как проклятый нечестивец проник в сад. Вернуть сюда начальника стражи!

– В том нет необходимости, о великий эмир! – Вперед выступил главный визирь и низко поклонился, приложив ладонь к груди. – Я сам только что осмотрел то место и могу сказать вам, как негодяй проник в сад.

– Говори!

– Он перелез по длинному суку шелковицы, растущей по ту сторону забора.

– Спилить дерево! Немедленно!

– Мой повелитель, – главный визирь вновь склонился в поклоне, – смею напомнить вам, дерево это у жителей вашего города считается священным. Оно старо, как наш город. Возможны народные волнения.

– Да? – засомневался эмир.

– Именно так. К тому же, если будет угодно сиятельному эмиру, мне кажется, проще спилить злосчастный сук.

– Ты как всегда прав, визирь! – обрадовался Нури ибн Кабоб. – Немедленно спилить сук!

– Будет исполнено, мой повелитель. Ваша мудрость не ведает границ! – льстиво произнес главный визирь и поспешно удалился.

– А что делать с собаками, о мой повелитель? – опять влез мирза.

– Да чтоб ты провалился со своими собаками! Тут такое… Эй, кто-нибудь, позовите нашу дочь. Живо!

Эмир дотянулся до тапок, стянул их с ног и одним запустил в мирзу, а другим – в соловья, пытавшегося перекричать эмира. Клетка сильно закачалась. Соловей примолк, втянув голову.

– Э, нахальная птица!

Мирза тем временем сиганул в сторону пруда, высоко подобрав халат.

– Эй, кто там? Принесите наши тапки!..

Амаль явилась в сопровождении свиты и, чуть присев в знак уважения, похлопала очаровательными густыми и длинными ресницами.

– Вы звали меня, отец?

– Звали, дочь наша. Мы хотели поговорить с тобой…

– О женитьбе?

– О какой еще женитьбе? – вспылил Нури ибн Кабоб, с трудом усаживаясь и подгибая ноги.

– Как же, отец? Вы мне все уши прожужжали принцами, а теперь спрашиваете, какой? Так вот, драгоценный отец, я выбрала жениха!

– Ты? Выбрала жениха?! – Эмир подскочил, словно ужаленный. – Кто он, скажи нам скорее, дочь наша! Может, Акмаль ибн Салад – принц восточных земель, что простираются до самого моря? Или Нурали аль Маруф, у которого из-под земли бьют удивительные источники горючей черной воды?

– Ни тот ни другой! – отрезала Амаль. – Все они самовлюбленные дураки!

– Зато богатые-е, – мечтательно причмокнул губами эмир.

– Мы, дорогой отец, тоже, милостью Аллаха, не бедны!

– Так кто же он тогда, твой жених?

– О, он прекрасен и чист, словно Ризван 5 5 В Исламе главный хранитель Рая и начальник над его остальными ангелами-хранителями , силен как лев, ловок и быстр как гепард. – Амаль мечтательно воздела руки к небу.

– Да-да, но все же? Скажи, наконец, его имя! – нетерпеливо воскликнул Нури ибн Кабоб, потрясая руками.

– Ах, отец! – горестно вздохнула Амаль, опуская голову. – Я забыла, как его зовут.

– Как так – забыла? – опешил эмир.

– Он сегодня посетил наш сад…

– Наш сад? – задохнулся Эмир от догадки. – Не тот ли это нищий оборванец, который посмел?..

– Не называйте его оборванцем, отец! – топнула ножкой Амаль, сжимая кулачки. – Он благородный! И не говорите о нем плохо.

– О, наше больное сердце, – застонал Нури ибн Кабоб. В животе его что-то кольнуло, и ладонь эмира, приложенная к груди, сползла вниз. – О, наш несчастный живот! Ты нашей смерти хочешь, да?

– Отец, я люблю его!

– Уходи, – вновь застонал повелитель правоверных. – Уходи и оставь нас! Эй, стража!

Перед топчаном возникли двое стражников, замерли, вытянувшись, словно проглотили по копью, и уставились поверх головы повелителя.

– Немедленно изловить…

– Вспомнила, вспомнила! – обрадовано подпрыгнула Амаль и хлопнула в ладоши. – Его зовут Синдбад.

– Да-да, немедленно изловить гнусного колдуна Синдбада, обольстившего нашу дочь, и привести к нам!

Эмир обессиленно откинулся на подушки.

– Отец, что вы хотите с ним сделать? – Амаль подозрительно покосилась на отца.

– То, чего он и заслуживает – самой суровой казни. Махальщики, нам душно!

Двое мальчиков наперебой испуганно замахали опахалами, мешая друг другу.

– Вот так, хорошо… – одобряюще качнул жирным подбородком Нури ибн Кабоб.

– Нет, я не позволю!

– Э, уйди, дочь наша. Не доводи до греха, – вяло отмахнулся от принцессы эмир, закрывая глаза. – Гнусный проходимец опозорил тебя и нас, и его постигнет заслуженная кара. Все, уходи. Мы устали.

– Не бывать этому!

Амаль скрипнула зубками, развернулась и, растолкав свою свиту, побежала к главному входу дворца. Девушки устремились следом, словно свора прилипчивых собачонок.

– Ох, как нам плохо, – застонал эмир, протягивая руку к пиале.

Слуга поспешно наполнил ее вином и с поклоном протянул эмиру.

Базарная площадь гудела. Народ покупал, щупал, глядел, по-восточному, с пеной у рта, торговался, сбивая взвинченные до небес жадными торговцами цены. Пронзительно надрывались зурны 6 6 Зурна – деревянный духовой инструмент, считающийся предшественником гобоя , гулко, в непривычном дробном ритме бухали барабаны, жалобно пели рабабы 7 7 Рабаб – арабский струнный смычковый инструмент с круглым корпусом . По высоко натянутому канату ходил мальчик, держа в руках ужасно длинный шест. Мальчик иногда опасно раскачивался и подпрыгивал. Толпа в ужасе замирала, а потом принималась ликовать и подбадривать его.

Еще с площади тянуло запахом шашлыка, плова и самсы.

Синдбад оставался ко всему равнодушен. Весь, без остатка, он был поглощен одной мыслью – об Амаль. Девушка всецело завладела его душой, каждым ее закоулком и потайным уголком, не оставив места ни для чего другого. Даже голод затих, спрятался где-то в пустом желудке. Такого с Синдбадом еще никогда не случалось, и теперь он, неприкаянный, слонялся по городу, не зная, куда себя деть. Неизвестно как, он вышел на немноголюдную пристань. Ноги сами принесли его сюда, пока голова была занята другим.